Маленькая разведывательная группа выросла, и Чернопятов стал руководителем подпольной организации, насчитывающей шесть самостоятельных групп.
Да, подполковник Бакланов знал что делал. Он увидел в Чернопятове не только недостатки, присущие в той или иной мере каждому человеку, но и то, чего не могли уловить другие. Была в Чернопятове эта самая «закваска», как выражался Бакланов. И когда его спрашивали, что надо понимать под «закваской», подполковник неопределенно пожимал плечами. Трудно было это объяснить. Видимо, подразумевалось что-то особенное в характере человека, скрытое от чужих глаз…
…Чернопятов пососал цигарку и сплюнул. Она давно уже погасла. Он хотел было подойти к лампе и прикурить, но услышал за спиной едва уловимый шорох и прислушался. Шорох приближался.
Это не смутило Чернопятова. Он встал, отодвинул топчан и снял со стены старый, измызганный ковер, державшийся петлями на гвоздиках.
Только очень зоркий и внимательный глаз мог различить на сырой, почерневшей стене очертания, узкой и невысокой (примерно по грудь человека) дверцы. Она вела в соседнее, такое же, как и котельная, подвальное помещение, где когда-то до войны размещался засолочный пункт горторга. Отсюда можно было проникнуть в развалины трехэтажного дома, рухнувшего от прямого попадания бомбы.
Руины дома — сплетение искореженных взрывной волной перекрытий, груды спаянного цементом кирпича и обломки железа — давно уже поросли травой. В них очень удачно скрывался почти незаметный, подобный щели, пролом под рухнувшей лестничной клеткой, который вел в подвальные помещения.
Этот ход, сооруженный Чернопятовым с помощью друзей, часто выручал подпольщиков.
Шорохи не прекращались. Кто-то шарил в потемках, пробираясь на ощупь через скрюченные велосипедные рамы, изуродованные колесные ободья, старые обожженные духовки, через различный хлам и лом, которым было забито соседнее помещение.
Но вот стало тихо, и через несколько секунд послышался условный стук.
Чернопятов извлек из кармана массивный медный ключ с узорчатой бородкой, сдвинул хорошо пригнанную к двери планочку, вставил ключ в замочное отверстие и повернул его раз, другой, третий. Дверь открылась бесшумно.
— Шагай, Митрофан Федорович! — бросил Чернопятов в темноту.
Низко пригнувшись, едва касаясь руками пола, в мастерскую влез Калюжный. Он выпрямился в углу у верстака и стал щупать голову.
— Везет тебе, старина! — улыбнулся Чернопятов.
— Не говори… — отозвался Калюжный. — Опять черт угораздил стукнуться башкой об эту перекладину!
Калюжный был старше Чернопятова лет на пять. В организации он стал правой рукой Чернопятова и его первым советчиком. В годы Гражданской войны Митрофан Федорович партизанил на Урале, а в Горелове обосновался с двадцать третьего года. Жил он с женой, тремя дочерьми и сыном-подростком.
Калюжный отличался сердитым, крутым характером, любил, чтобы его понимали с полуслова. Он руководил самой большой группой подпольщиков и, как считал сам, держал ребят в ежовых рукавицах.
Страдая различными недугами, свойственными человеку в его возрасте, Калюжный, тем не менее, был, как никто иной, вынослив. В ходьбе, например, с ним трудно было тягаться. Он был узок в плечах, невысок, свои негустые седоватые волосы неизменно расчесывал на аккуратный пробор. Калюжный не считал себя стариком и сердился, когда Чернопятов называл его «стариной». Но Чернопятов уловил эту слабость и частенько подтрунивал над другом.
Сейчас Калюжный стоял у верстака и, нахмурившись, поводил по сторонам строгими глазами.
— Садись, старина, — пригласил его Чернопятов.
Глазки Калюжного сердито блеснули. Присаживаясь, он недовольно буркнул:
— Далось тебе «старина»! — и тут же спросил: — Разобрался в бумагах? Есть что-нибудь дельное?
— Хе-хе!… — усмехнулся Чернопятов и весело посмотрел на Калюжного. — Ну, ладно… Беру слова обратно.
— Ты скажи, как пакет? — нетерпеливо повторил Калюжный.
— Быстрый ты человек. До чего же быстрый!… Сразу тебе вынь да положь! В пакете, брат, оказались такие бумаги, что у меня чуть ум за разум не заскочил…
Калюжный недоверчиво посмотрел на друга.
— Точно! — подтвердил Чернопятов. — Я читал и глазам не верил. А руки тряслись, будто кур воровал. Ох, и куш мы оторвали!
— Что же там? — сгорал от нетерпения Калюжный.
— Сейчас увидишь… — Чернопятов полез под верстак, отодвинул разную железную рухлядь, вынул из стены кирпич и сунул руку в отверстие. Оттуда он вытащил объемистую стопку бумаг.