– Заходите. Вы же не откажетесь выпить капельку?
До них донесся звон зовущего к ужину колокола, что позволило им ускользнуть от смородиновой наливки.
Шагая под руку с отцом, Леа спросила:
– О чем, помимо войны, вы разговаривали с месье д'Аржила? О завтрашнем приеме?
Стремясь загладить у дочери впечатление от недавнего разговора, Пьер Дельмас ответил:
– Праздник будет замечательным. Такого давно у нас не видели. Раскрою тебе один секрет, если побожишься не выдавать его сестрам. Они не способны держать язык за зубами.
Ноги Леа внезапно налились свинцом, и она замедлила шаг.
– Секрет?
– Завтра месье д'Аржила объявит о предстоящей женитьбе сына.
Леа остановилась не в силах вымолвить ни слова.
– Ты не спрашиваешь, на ком?
– На ком? – едва слышно выговорила она.
– На своей кузине Камилле д'Аржила. Никого это не удивило, но из-за слухов о войне Камилла захотела приблизить время бракосочетания… Но что с тобой?
Пьер Дельмас поддержал дочь. Казалось, та готова была упасть.
– Милая моя, ты так побледнела… Что случилось? Ты не больна? Неужели из-за женитьбы Лорана? Уж не влюблена ли ты в него?
– Да, я его люблю, а он любит меня!
Совершенно ошеломленный, Пьер подвел Леа к скамейке на обочине дороги и, усадив, опустился рядом.
– Что такое ты говоришь? Он ведь не мог признаваться тебе в любви, зная, что ему предстоит женитьба на своей кузине. Почему ты решила, что он тебя любит?
– Я это знаю. И все.
– И все?
– Скажу ему, что люблю, и он не женится на этой дурочке.
Пьер Дельмас сначала с грустью, потом строго посмотрел на дочь.
– Прежде всего, Камилла д'Аржила не дурочка. Она – очаровательная, хорошо воспитанная и очень образованная девушка. Именно такая жена нужна Лорану.
– Уверена, что нет.
– Лоран – юноша твердых принципов; девушке вроде тебя с ним быстро бы наскучило.
– Мне все равно. Я его люблю таким, каков он есть. И я ему скажу…
– Ты ничего ему не скажешь. Не хочу, чтобы моя дочь бросалась на шею человеку, который влюблен в другую.
– Неправда. Именно меня он любит.
Глядя на потрясенное лицо своего ребенка, Пьер Дельмас на мгновение заколебался. Но потом бросил:
– Тебя он не любит. Мне он сам с радостью сообщил о своей помолвке.
Вырвавшийся из груди его дочери крик был для него ударом. Его Леа, совсем недавно малюткой спасавшаяся у него на руках от волков из сказок доброй Руфи, его Леа была влюблена!
– Моя рыженькая, моя козочка, моя красавица, умоляю тебя…
– Папочка… ох, папочка!
– Успокойся, успокойся, я с тобой… вытри слезки… если твоя мама увидит тебя в таком состоянии, ей станет дурно. Обещай мне, что будешь умницей. Тебе нельзя унижаться до признания Лорану в любви. Тебе надо его забыть…
Леа не слушала отца. В ее потрясенном сознании постепенно утверждалась мысль, которая ее успокоила. Взяв у отца носовой платок, она громко высморкалась, "не как светская дама", заметила бы Франсуаза, и подняла к отцу заплаканное, но улыбавшееся лицо.
– Ты прав, папа. Я о нем забуду.
Наверное, написанное на лице Пьера Дельмаса в тот момент удивление выглядело комичным, потому что Леа громко расхохоталась.
"Решительно ничего не понимаю я в женщинах", – с немалым облегчением произнес он про себя.
Леа бегом поднялась к себе в комнату. Радуясь, что ускользнула от зорких глаз Руфи, ополоснула лицо холодной водой и причесалась. Снисходительно окинула взглядом свое отражение в зеркале. "Ничего, ущерб не слишком велик", – подумала она. Ее глаза разве что блестели чуть больше обычного.
2
Под предлогом мигрени, вызвавшей озабоченность Руфи и матери, ласково потрогавших ее лоб и единодушно нашедших его горячим, Леа не сопровождала семью в почти ежедневной прогулке, а скрылась в комнате, которую все еще называли "детской".
На самом деле это была просторная комната в старом крыле дома, где располагались помещения для прислуги и чуланы. Здесь же находилась обширная свалка разного хлама. Особую радость ребятни, когда в плохую погоду они играла в переодевания, вызывали плетеные из ивняка сундуки, забитые одеждой. Там же хранились портновские манекены с такой широкой грудью, со столь гротескными изгибами, что выглядели пародиями на женское тело. Ящики были переполнены книгами, полученными Пьером Дельмасом и его братьями в качестве школьных наград. По этим весьма содержательным книгам Леа и ее сестры научились читать. В этой комнате с широкими потолочными балками, с высокими окнами, до подоконников которых дети не могли дотянуться, с полом из потускневших, рассохшихся и местами разбитых паркетин, прикрытых выцветшими старыми коврами, где стены были оклеены блеклыми обоями с почти стершимся рисунком, находилось второе убежище Леа. Именно здесь, среди поломанных игрушек своего детства, забившись в угол высокой железной кровати, в которой спала до шести лет, она читала, мечтала, плакала, баюкая старую любимую куклу или же свернувшись калачиком, поджав коленки к подбородку, спала, обретая в этой позе ясность духа улыбчивого и спокойного ребенка давних лет.
Уходящий день тускло, оставляя тени по углам, освещал комнату. Устроившись на кровати, Леа обхватила колени руками, нахмурила брови и невидящим взглядом уставилась на портрет далекого предка. Как давно полюбила она Лорана д’Аржила? Любила всегда? Нет, это неправда. Еще в прошлом году она вовсе его не замечала, как, впрочем, и он ее. Все началось в этом году, во время последних пасхальных каникул, когда он приехал повидать своего заболевшего отца. Как всегда во время таких приездов, он счел своей обязанностью нанести визит мадам и месье Дельмасам.
В тот день Леа была одна в малой гостиной, погрузившись в чтение последнего романа Франсуа Мориака, их ближайшего соседа. Увлеченная чтением, она не слышала, как открылась дверь. Зябко вздрогнув от ворвавшегося в дом свежего, пахнущего сырой землей весеннего воздуха, Леа подняла глаза. С удивлением она увидела высокого светловолосого красавца в костюме наездника, еще державшего в руках хлыст и жокейскую шапочку; он с таким видимым восхищением ее разглядывал, что она испытала жгучее удовольствие. Растерявшись, Леа не сразу его узнала. Сердце ее билось все сильнее. Он улыбнулся. Наконец узнав его, она вскочила и в детском порыве бросилась ему на шею.
– Лоран…
– Леа?
– Да, это я.
– Неужели такое возможно? В последний раз, когда я вас… тебя видел, ты была еще ребенком. В разорванном платье, с растрепанными волосами, исцарапанными ногами, а теперь… я вижу восхитительную девушку, элегантную (он покружил ее словно для того, чтобы лучше рассмотреть), изысканно причесанную (в тот день она отдалась в руки Руфи, которая укротила ее кудри и уложила их замысловатыми прядями, придавшими ей облик владелицы средневекового замка).
– Так я тебе нравлюсь?
Больше, чем я могу выразить словами.
Громадные фиолетовые глаза наивно заморгали, как обычно, когда Леа хотелось понравиться. Сколько раз в такие мгновения ей повторяли, что она неотразима!
– Я не устаю тобой любоваться. Сколько тебе лет?
– В августе исполнится семнадцать.
– Моя кузина Камилла старше тебя на два года.
Почему испытала она такую горечь, услышав это имя? Вежливость требовала справиться о семье, с которой она была хорошо знакома, но сама мысль о том, чтобы выговорить имя Камиллы, была непереносима.
Лоран д'Аржила спросил, как поживают ее родители, ее сестры. Не сознавая смысла его вопросов, она наугад, как язык повернется, отвечала то "да", то "нет", прислушиваясь лишь к звучанию голоса, от которого вся трепетала.
Он удивленно замолчал, пристальнее к ней приглядываясь. Леа была убеждена в том, что он обнял бы ее в тот момент, если бы не вошли мать и сестры.
– Леа, что это значит? Пришел Лоран, а ты нас не позвала.