Рыдая, бедняга рухнул на кровать.
Ничего не видя, чувствуя, как отливает кровь от лица, Леа стояла, окаменев, уставившись перед собой.
Долго оставались они так, она – окаменев, он – в слезах. Матиас первым взял себя в руки. Состояние Леа вдруг начало внушать ему страх. Вытирая простыней мокрые щеки, он подошел к ней. Ему бросился в глаза остановившийся взгляд на помертвевшем лице. С невероятным усилием она сделала движение и глухим голосом спросила:
– Что ты сказал?
Матиас уже сожалел о своих словах.
– Ничего. Я был в ярости.
Леа проговорила:
– Что ты сказал?
– Ничего. Уверяю тебя, ничего.
– …"как и твоя сестра… немецкая подстилка…"
А затем, – так клонится тонкое дерево под ветром, – она медленно покачнулась. Матиас удержал ее и опустился рядом с ней на холодные красные плитки кафельного пола, пытаясь ослабить впечатление от своих слов.
– Нет, ничего не говори. Обними меня крепче. Как мог ты поверить?
– Прости меня.
– …что я…
– Замолчи, – шептал он, целуя ее губы, чтобы не дать ей говорить.
– Франсуаза! О, теперь я понимаю… папа, бедный папа… нельзя, чтобы он узнал… Матиас, что мне делать?
– Больше не думай об этом, любимая… Наверное, я ошибся.
Леа отвечала, сама этого не замечая, на поцелуи, а ее живот прижимался к его восставшей плоти. Они снова предались любви.
Леа не хотела, чтобы Матиас провожал ее до Монтийяка.
Сославшись на дикую головную боль, она без ужина отправилась спать. На лестнице ей встретились двое немецких офицеров, расступившихся, чтобы дать ей пройти.
Оказавшись, наконец, одна среди беспорядка, который так любила, Леа упала на подушки. Значит, правдой было то, что она смутно подозревала: Франсуаза, ее сестра Франсуаза, была любовницей одного из этих немцев. Кого же? Очевидно, Отто Крамера. Любовь к музыке!
В дверь постучали.
– Кто там?
– Это я, Камилла. Можно войти?
– Да.
– Бедненькая, ты действительно скверно выглядишь. Я принесла тебе таблетку.
– Спасибо, – пробормотала Леа, беря лекарство и протянутый ей стакан воды.
– Ты так добра, что согласилась меня проводить. И Лоран будет рад. Он тебя очень любит.
– В последнее время ты ничего не замечала особенного в поведении Франсуазы?
– Нет. Что ты имеешь в виду?
Леа подозрительно на нее посмотрела.
– Чем была вызвана твоя настороженность в тот день?
Покраснев, Камилла не ответила.
– Ты тоже думаешь… что она с лейтенантом…
– Замолчи… Это было бы слишком ужасно.
– Но ты ведь задумывалась над этим?
– Невозможно! Мы обе ошибаемся.
– А если нет?
– Тогда это было бы чудовищно, – тихо воскликнула Камилла, закрыв лицо руками.
– Надо разобраться. Сейчас найду ее и спрошу.
– Не теперь… не раньше, чем я увижусь с Лораном.
– Кто бы мог такое ожидать от Франсуазы?
– Не будем ее осуждать, мы ничего точно не знаем и… если это, правда, значит, она его любит.
– Это не основание.
– Лучшее из всех возможных.
Леа изумленно посмотрела на Камиллу. Что такое? Что знает эта постная мадам д’Аржила о любви и страсти? В памяти возник образ почти теряющей сознание, но готовой убить ради ее спасения Камиллы. В тот момент она отнюдь не робела, и кто знает, может, и в любви… Эта мысль была для нее невыносима: вообразить Камиллу, безумствующей в руках Лорана… Нет!
– Сама не знаешь, что говоришь. Он же немец.
– Увы, об этом я не забываю. Многие недели…
– Как? И ты ничего мне не говорила?
– А что я могла бы тебе сказать? Смутные впечатления, несколько подмеченных взглядов, ничего конкретного.
– И все же тебе следовало бы мне рассказать. Ах, если бы только мама была с нами! Ты не думаешь, что в доме что-то подозревают?
– Не имею представления. Пора спать, завтра рано выезжаем. Я попросила проверить газогенератор, все в порядке. Леа, как я счастлива! Совсем скоро, через несколько часов, я увижу Лорана! О, извини меня, дорогая. Я слишком эгоистична. Вскоре и ты встретишь хорошего парня, который сделает тебя такой же счастливой, как сделал бы мой брат, – сказала Камилла, нежно обнимая Леа.
Леа раздевалась в бешенстве и надела слишком короткую ночную рубашку, в которой выглядела совершенной девочкой. В ванной почистила зубы и решительно расчесала волосы. В зеркале отразилось угрюмое, напряженное лицо. Если и завтра, в Ла-Реоли, она будет выглядеть так же, то рискует не понравиться Лорану. Сверкающая улыбка согнала с лица хмурое выражение. Глаза загорелись. Она прикусила губы, грудь ее поднялась…
– Дело за нами, Лоран.
Они миновали демаркационную линию без помех. По пустой дороге автомобиль несся, словно он, оказавшись в свободной зоне, чуть опьянел.
Выехав из Ла-Реоли, Леа свернула влево, на проселочную дорогу. Очень скоро показалась подстриженная зеленая изгородь. Кованые ворота были распахнуты. Проехав по обсаженной розами широкой гравиевой дороге, она остановилась перед подъездом большого, лишенного всякого щегольства дома и выключила двигатель. В окружающей тишине слышалось только пение птиц да крик проснувшегося на руках у матери малютки Шарля. Из-за угла дома появилась прихрамывающая фигура. Леа и Камилла одновременно выскочили из машины. Камилла передала ребенка Леа и с криком бросилась к мужчине.
– Лоран!
Леа плотнее прижала к себе малютку, который обнял ее за шею. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого зрелища двух слившихся тел, но она не могла сделать ни шага. Время, казалось, тянулось бесконечно, наконец, чета, взявшись за руки, подошла к ней. Ее так обрадовал взгляд, брошенный на нее Лораном, что, рванувшись к нему, она чуть не уронила ребенка. Однако Камилла взяла у нес из рук Шарля и протянула отцу. Тот неловко взял его и, будто не веря своим глазам, разглядывал.
– Сынок мой! – прошептал он. По его щеке сбежала слеза, исчезнувшая в пышных и старивших его усах.
Он осторожно поцеловал крохотное личико.
– Шарль, сынок!
– Если бы не Леа, ни его, ни меня здесь бы не было.
Вернув Шарля матери, Лоран притянул Леа к себе.
– Я знал, что могу положиться на тебя. Спасибо.
Губами он прижался к ее волосам над ухом.
– Спасибо, – жарко шепнул он ей.
Жажда закричать о своей любви охватила Леа.
– Лоран… Лоран, если бы ты только знал…
– Знаю, было очень трудно. Мне все рассказал Адриан. Ты была мужественна.
– Да нет же, не была я мужественной, – вспыхнула Леа. – Просто не было выбора.
– Не верь ей, Лоран. Она была замечательна.
– Знаю.
К ним приблизились мужчина и женщина лет шестидесяти.
– Камилла и Леа, представляю вам моих хозяев мадам и месье Дебре. Укрывая беглецов вроде меня, они постоянно рискуют.
– Перестаньте, месье дАржила. Для нас большая честь помогать нашим воинам, – твердо сказал месье Дебре.
– Мы всего лишь выполняем свой долг, – мягко поддержала его жена.
– Это моя жена Камилла и мой сын Шарль.
– Шарль? Вы не очень-то осторожны, дорогая мадам. Разве вы не знаете, что сейчас модно имя Филипп? – пошутил месье Дебре.
– Мода изменчива, месье. Я счастлива, что могу вас поблагодарить за все, что вы делаете для моего мужа.
– Прошу вас, не надо. На нашем месте вы поступили бы так же. Таков наш способ продолжать борьбу и воссоединиться с нашим сыном.
– Сын наших друзей пал смертью героя в Дюнкерке.
Камилла хотела заговорить.
– Молчите… слова бессильны. Пойдемте в дом. А кто эта восхитительная девушка?
– Мадемуазель Дельмас. Леа Дельмас – наш очень близкий друг. Ей мы обязаны своим счастьем.
– Добро пожаловать, мадемуазель. Вы позволите звать вас Леа?
– Конечно, месье.
В том гостеприимном доме они провели три дня. На второй день к ним присоединился одетый в штатское Адриан Дельмас. Присутствие дяди смягчило страшную ревность, которая терзала Леа. Она больше не могла видеть сияющее лицо Камиллы и заботливую нежность Лорана.