Распыленные отряды Красной гвардии с боем начали отход на восток. Председатель совета министров при Центральной раде Голубович, находившийся в изгнании, послал немецкому имперскому канцлеру приветственную телеграмму:
«Мы приписываем освобождение нашей родины главным образом помощи, которую мы просили у немецкого правительства и которую нам оказала победоносная немецкая армия. Благодарю сердечно… С неподдельной радостью я встретил известие об освобождении Киева».
На луганских заборах, щедро политых весенними дождями, появилось воззвание, подписанное Ворошиловым. Оно предупреждало об опасности, которая надвигалась на Донбасс с запада. Воззвание призывало к оружию всех, кому дороги идеалы пролетариата. Сам Ворошилов, организовавший первый красногвардейский отряд из луганских рабочих, уже бился под Конотопом с немецкими юнкерами и гайдамаками Голубовича.
Вслед за первым отрядом выступил второй. Враг уже окружил Харьков, и луганские красногвардейцы, объединившиеся с харьковским коммунистическим отрядом, отходили с боями на юг. На фронте от Купянска до Луганска каждый на свой лад формировал отдельные, не связанные друг с другом отряды. Один наступал, в то время как другой, наоборот, отходил, третий, не интересуясь судьбой остальных, взрывал за собой мосты, хотя на противоположной стороне еще оставались другие. Чтобы положить этому конец, командование фронта объединило все отряды в Пятую армию под началом Клима Ворошилова.
Враг уже подходил к Луганску, об этом оповещал грохот артиллерийской канонады и аэроплан, который начал появляться над городом дважды в день. Город поспешно эвакуировался.
После успешного боя под станцией Радаково Александр Пархоменко на бронепоезде «Коммунист» возвратился в Луганск. Станция и город были заполнены красногвардейцами, которые тянулись в Луганск вместе со своими семьями и домашним скарбом из окрестных шахт, заводов и сел, где немцы уже истязали крестьян за произведенный ими раздел помещичьей земли. Каждый красногвардейский отряд передвигался по собственному желанию и не признавал никого, кроме избранного командира.
Разбитые под Радаковом немецкие части, оправившись, снова повели наступление на Луганск. С заводов надо было вывезти все, что представляло хоть какую-нибудь ценность.
— Ты сам там присмотри за этим, — сказал Ворошилов Александру Пархоменко, — и сделай по-большевистски, чтобы ни один патрон не достался немцам.
Пархоменко целый день осматривал склады и цехи. В них уже, как пчелы в потревоженном улье, суетились рабочие, отбирая все, заслуживающее внимания, и отправляя груз на станцию. Латунью и порохом с патронного завода нагружали уже пятый эшелон, паровозостроительный завод грузил последние станки и запасы материалов.
Маневровые паровозы один за другим вытягивали эшелоны с патронами, с военной амуницией, с различным продовольствием и с огромными запасами муки: в далекий путь трогалась многочисленная армия почти в двадцать тысяч человек. Она набилась в эшелоны, вытянувшиеся длинной цепочкой далеко за переезд.
На платформах торчали поднятые к небу оглобли телег, между ними на веревках сушилось белье, на пулеметах висели пеленки, под телегами между мешками возились матери с детьми, то здесь, то там хрюкал поросенок, кудахтали куры, мычали телята. Дымок от разложенных на земле костров прозрачными струйками поднимался в голубое небо.
Над рельсами стоял гомон, словно на ярмарке; где-то ржали лошади, кто-то горланил песню, и беспрестанно скрипела гармошка. То в одном, то в другом месте раздавались выстрелы. К станции, не переставая, тянулись новые отряды с новыми песнями.
Эшелоны, подходившие с фронта, вытесняли стоявшие перед ними, и те, пронзительно гудя, под общий крик, начинали медленно двигаться на восток. Над вагонами звучала грустная песня: «Прощай, прощай, река Луганка, прощай, луганский городок…»
Наконец тронулся в путь и поезд командования Пятой армии, которая должна была прикрывать отход всех этих эшелонов с отдельными отрядами, рабочими и их семьями. На станции Миллерово Пархоменко увидел картину, от которой у него мороз прошел по коже: железнодорожный узел был забит составами на несколько километров. Посланный вперед для разгрузки узла старый машинист встретил штабной вагон вовсе не подходящим радостным возгласом. Пархоменко погрозил ему кулаком. Рассердился и Ворошилов. На перроне почему-то оказалось шесть пулеметов, да еще нацеленных на эшелон. Когда поезд остановился, в вагон, звеня шпорами, в ремнях накрест, вошел молодой командир с красной звездочкой на фуражке.