— Поручик, что это значит? Было же сказано: солдат не пускать!
Один поручик тоже обернулся и с искаженным от злобы лицом шагнул было к ближайшему солдату, но тот молча направил дуло берданки ему прямо между глаз. Офицер испуганно отшатнулся. Капитан, очевидно, уже успел сообразить, в чем дело, и, побледнев, что-то шепнул на ухо своей невесте, та взвизгнула и повалилась ему на руки. Поп растерянно замахал крестом.
Хор все еще не замечал, что творится. По времени, однако, выходило, что поп должен уже обводить молодых вокруг аналоя, поэтому, пропев все, что положено, еще веселее, не жалея сил, загремел на всю церковь: «Исайя, ликуй, дево!..»
Поп, окончив читать первую пришедшую на ум молитву, тут же начал снимать с себя епитрахиль. Савченко все еще боялся нарушить обряд венчания, но, увидев, что поп, не кончив, снимает ризы, несмело спросил:
— Обкручивать не будешь, батя?
Поп дрожащими руками продолжал разоблачаться. Савченко укоризненно покачал головой:
— А деньги небось взял! Пойдемте в штаб, там товарищ Пархоменко разберет… Только ручки вверх поднимите.
Процессия во главе с женихом и невестой направилась к выходу. Поручики с поднятыми вверх руками несли золотые венцы, не зная, что с ними делать. Певчие все еще выводили призывно: «Ликуй, дево!..»
За оградой свадебный кортеж встретился с начдивом, который уже скакал обратно. За ним по улице вели пленных, а дальше тянулся длинный обоз подвод с добром этапного коменданта. Капитан все еще поддерживал заплаканную невесту. Пархоменко, увидев своих красноармейцев в церковной ограде, насупил брови, но Савченко протолкался вперед и громко отрапортовал:
— Товарищ начдив, это недовенчанные, но с нашей стороны никакого нахальства не было! Поп сам почему-то скис.
Пархоменко только теперь заметил молодых и шаферов в офицерских погонах. Он долго молча смотрел на ошеломленного капитана, потом бросил поводья и закачался в седле от смеха:
— Правду говорят, что любовь слепа: целой дивизии не заметили! За что только вам чины дают?
Крестьяне, собравшиеся вокруг молодых, сперва молча наблюдали все это, потом на их лицах тоже начали появляться усмешки. А когда они увидели пленных и поверили наконец, что пришел конец офицерской свадьбе, громко захохотали…
Когда степь была освобождена от врангелевцев, в эскадронах дивизии прочитали приказ Фрунзе:
«…Армиям фронта ставлю задачу: по крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции».
— На Перекоп будем наступать? — спросил кто-то взволнованно.
Савченко, гордясь, что он знает больше другого командира, авторитетно ответил:
— Готовь трусы: пойдем через Сиваш.
16
Над таврическими степями, скованными первыми морозами, носились стаи грачей. Всюду были следы только что утихших боев: валялись разбитые телеги, телефонные двуколки, поломанные винтовки, стреляные гильзы и патроны, втоптанные в грязь красноармейские шлемы и солдатские фуражки с кокардами, офицерские погоны и задубевшие трупы лошадей. Изрытая окопами и воронками земля была похожа на покрытое оспой, морщинистое лицо. То там, то здесь виднелись свежие могилы, над которыми торчали воткнутые штыком в землю винтовки. Почти на каждой из них сидел черный ворон и надсадно каркал, скликая стаю своих собратьев на богатую поживу.
В разоренных селах чернели обугленные хаты, зияли выбитые окна, но и над степью, и по селам уже стояла звонкая тишина. Артиллерийская канонада вслед за Врангелем перекатилась через Сиваш, через Перекоп, потом через Юшунь, и 12 ноября 1920 года на берегах Черного моря прогремел последний выстрел, как салют победоносной Красной Армии.
Красноармейцы с обветренными лицами, протягивая покрасневшие руки к огню, грелись возле печей и наперебой рассказывали друг другу о последних сражениях, а сражений этих было столько, что всех и не вспомнить. Более полугода Четырнадцатая кавдивизия не выходила из боя, добивая врагов, направленных Антантой на Советскую республику. Бойцы поили своих коней из Дона и из Днепра, из Случи и из Горыни, из Гнилой и Золотой Липы и наконец из горных речек Крыма.
Опершись локтями на стол, их слушал с горькой усмешкой хозяин хаты и критически покачивал головой. За эти полгода он стал слаб на уши от артиллерийской канонады. Он собственными глазами видел врангелевскую армию, одетую в английское сукно, их лошадей, вскормленных на овсе. Что ни шаг — стоял пулемет, а на сто шагов — батарея. Он видел страшные танки, которые двигались через дворы, через хлева и через окопы, над головами кружились, словно стервятники, аэропланы — и все это ушло стремительно. Он видел, как наступали на Крым красные. На них были драные шинели, истощенные лошади светили ребрами, командиры ломали сухарь пополам, чтобы половину дать своему ординарцу.