— Вы действительно думаете, что он убит горем?
Что она хотела услышать в ответ? — спросила Элинор себя. И все же она знала. Она хотела услышать от Санчеса, что горе графа постепенно проходит, что Мигел приходит в себя после смерти жены. Но ее мечты не могли изменить реальность. А действительность была такова: сердечная рана еще не затянулась, судя по тому, что граф видеть не мог портрет Доры.
— Ему очень хорошо удается скрывать свои чувства. Так ему велит гордость. Но всем известно, что он обожал жену. Иначе и быть не могло. Никто из нас не видел женщины прекраснее. Она ненавидела Карлоту за ее молодость… за красоту. Доре, видите ли, было тридцать пять лет, на год меньше, чем Мигелу.
Вот как было дело. Проблема оставалась без решения. Элинор опять погрузилась в размышления, пытаясь найти выход. Но постепенно в ее мысли вторгся образ жены графа. Девушка не могла больше ни о чем думать и отвлеклась от главной проблемы. Характер этой женщины показался Элинор неприятным. Санчес намекнул на неверность… на «странные взаимоотношения» с одним из служащих ее покойного отца. И этого человека Дора представила невинному пятнадцатилетнему ребенку, а потом оставляла пару наедине, хотя знала, что муж доверил ей заботу о Карлоте. А после случившегося с Карлотой она со смехом намекнула об этом влюбленному в девушку виконту Тейшейре Гонсалу Санчесу де Кавалейру, который был прекрасной партией для Карлоты. Что делает с человеком зависть!
Нет, эта женщина совершенно недостойна такого человека, как дон Мигел… недостойна его высокого положения и его любви. Казалось невероятным, что он мог любить ее. Ведь он наверняка неоднократно наблюдал проявления ее истинного характера, как бы она ни пыталась это скрыть. Просто не придавал этому значения, да и Карлота не говорила ему о неприязни невестки.
— Наверняка так и было, — прошептала Элинор. Она не могла заснуть, хотя у нее слипались глаза. — Иначе он не любил бы ее до безумия.
Она заснула почти на рассвете… и последнее, что она помнила, прежде чем провалиться в спасительный сон, был образ… ее работодателя. Дон Мигел стоял в центре гостиной и смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд от ее лица. Она полностью завладела его вниманием, и, казалось, граф не сознает, что в комнате есть кто-то еще. Кроме их двоих.
Карлота завтракала в постели. Дон Мигел сообщил об этом Элинор, когда она вошла в комнату, где накрыли на стол.
— Она велела это передать… ленивый ребенок! Но вы?.. — Он вдруг заметил тени под глазами Элинор. — Вы не спали? — взволнованно спросил он.
Она покачала головой, взяла салфетку и развернула ее.
— Полагаю, это из-за бурного вечера. — Она с трудом улыбнулась. — Было чудесно.
Его глаза странно вспыхнули.
— Вы не спали из-за волнений бурного вечера? Люди обычно не спят из-за мыслей.
Она немного покраснела.
— Да, из-за мыслей. Они… они встревожили меня… — Элинор остановилась и метнула на него обеспокоенный взгляд. Почему она так сказала?
— Виконт? — предположил он учтиво, но раздраженно.
Элинор моргнула, глядя на него. Что за настроение? Граф выглядел сердитым и сжимал нож в руке, так что пальцы побелели.
— Дон Мигел, — отважилась заговорить Элинор, — меня не привлекает виконт, если вы подразумеваете именно это. — Она опустила глаза и уставилась в тарелку в полной уверенности, что ей сейчас достанется за то, что посмела так с ним разговаривать.
— Пожалуйста, налейте мне кофе, — были его единственные слова.
Она послушалась. Ее рука дрожала. Она едва не пролила кофе. Дон Мигел потянулся через стол и взял у нее кофейник.
— Что-то не так, — заявил граф, ставя кофейник на серебряную подставку. Он положил себе в кофе сахар. — Вы плохо выглядите.
Она с трудом сглотнула. Его тревога принесла боль вместо удовольствия. Надо же быть такой дурой — влюбиться в человека настолько для нее недостижимого! Что, кроме графа Рамиро Висенте Мигела де Каштру, и полюбить некого? Она посмеялась бы над своей глупостью, если бы не эта тяжесть на сердце и боль за других, и за себя. Элинор редко плакала, но теперь почувствовала, что вот-вот польются слезы. Может быть, ей следует извиниться и выйти из-за стола, чтобы не выглядеть смешной и не смущать графа.
— Если я сегодня бледна, — сказала она наконец, — это потому, что, как я сказала, мне плохо спалось.