Мама. Милая моя мама. Если бы ты знала, какая доля меня ждала на чужбине, может, ты бы держала меня дома, привязав веревками к той самой койке. Может быть, ты бы все двери заколотила крест-накрест и не выпустила бы меня. Но как ты могла знать, что меня ждет за порогом, ты ведь всю свою жизнь прожила в нашей деревне, ты может и в Тобольске-то была раз десять, не больше, мама, ты моя мама. Дорогая ты моя старушка. Узнаешь ли ты меня, такого смуглого, в таком дорогом заморском костюме — узнаешь ли ты меня, своего блудного сына, да и жива ли ты еще?
Поезд снова тронулся, и я наконец-то стряхнул с себя нахлынувшую волну воспоминаний. Мне надо было выходить на следующей, очень короткой, остановке Выскочив на платформу с одной лишь легкой дородной сумкой, я быстро прошагал к стоянке такси. Во всяком случае, здесь она когда-то была. Сегодня, понятное дело, вместо государственных машин с черными шашечками, на стоянке одиноко дежурили две замызганных частных машины. Водители стояли рядом, лениво перебрасываясь каким-то фразами. Завидев меня, оба водилы замерли, сделав, что называется, «стойку»: понятное дело — на горизонте замаячил клиент.
— Привет, мужики, кто в Черную Грязь подбросит? — спросил я, вытаскивая из кармана две бумажки по десять тысяч.
— Садись, — коротко скомандовал один из них, открывая мне дверцу своей машины.
По дороге водитель пытался завести обычный и даже обязательный, как ему казалось, разговор:
— Ты что ж это — в гости к кому, или так, на экскурсию, — полюбопытствовал он.
— Да можно сказать, что на экскурсию, — довольно резко ответил я, и мужик, недовольно что-то пробурчав, тем не мене заткнулся и больше ни о чем уже на спрашивал до самой деревни.
Дорога была все такой же плохонькой — в ямах и выбоинах, асфальт скоро кончился, и мы неслись по укатанному гравию на предельно возможной скорости 40 километров в дребезжащих «Жигулях» первой модели, а мне становилось все страшнее и страшнее — ну как я сейчас войду в свой дом, ну как я увижусь с матерью? Все-таки почти пять лет она не видела меня, пять долгих лет.
Когда на дороге появился указатель «Черная Грязь», я попросил водителя остановиться. Расплатился с ним и дальше пошел пешком — я чувствовал, что мне надо подготовиться к предстоящей встрече.
Дом свой я узнал еще издалека — он теперь казался мне как-то меньше, что ли, будто усох с годами, но двор был все такой же ухоженный и чистый, как обычно, — мать любила порядок. Во дворе размеренно гуляли куры, заливисто лаял пес, значит, все нормально у матери, значит, жива и здорова, раз хозяйство содержит как и прежде.
Я открыл калитку и по тропинке прошел к дому. Дверь была, как обычно, не заперта, я легко распахнул ее и застыл на пороге — мать сидела на своей кровати, накрытой праздничным покрывалом, вся какая-то торжественная и нарядная, в чистенькой белой косыночке, повязанной на голову, в красном цветастом сарафане и белой отглаженной блузочке. Сидела так спокойно и умиротворенно — как будто так и просидела все долгие годы моего отсутствия, положив на колени ладошками вниз свои натруженные руки. Конечно, она постарела, немного поправилась, но при этом как-то опала кожа ни лице, еще глубже запали глаза, но все так же, по-прежнему, они светились энергией и особенной, присущей только моей матери, жизненной силой.
Она повернула голову на скрип входной двери, глянула на меня и сказала просто так, словно ничего особенного не произошло, просто и тепло:
— Тимка приехал.
Потом встала, метнулась ко мне, обхватила за плечи и запричитала в голос:
— Тимка, Тимошенька. Сыночек. Я ведь ждала тебя, я знала…
Я гладил мать по спине и никак не мог понять, как же это она знала, откуда знала, что именно сегодня я приеду. Ведь еще два дня назад я и сам этого не знал.
Оторвавшись от меня, мать сказала, словно угадав мои мысли:
— Конечно знала, сыночек. Я же все чувствую, на то я и мать, сон я давеча видела, как будто гуляю я с тобой, маленьким, по полю, а рожь спелая такая, налитая, и колышется так на ветру… Все колышется, и вдруг оттуда как выпрыгнет воробей — и ты вдруг испугался, прижался ко мне — вот прям как сейчас — ну я и поняла — это знак, скоро ты и приедешь Видишь — в горнице прибрала, сама нарядилась — а ты тут как тут.
Мать говорила со мной так легко, словно и не было тех долгих лет моего отсутствия Наконец она немного успокоилась, снова села на свою кровать и сказала:
— Ну, рассказывай.
Я поглядел на нее, покачал головой: