Я конечно защищал Сашку, как мог. Мы оба знали, что если сломаемся в первые же дни, то потом до конца службы будем ЧМО. В переводе с солдатского — это «человек, мешающий обществу» или «черный человек». С ЧМО можно обращаться, как с последним дерьмом, его можно бить, его можно посылать на самую грязную работу — и он не имеет права возражать, более того, никто не может за него заступиться — сам попадет в чмошники.
В разряд ЧМО автоматически зачислялись те, кто ломался, кто позволял посылать себя мыть сортиры, даже те, кто ел например перловую кашу в столовой.
Со столовой была отдельная история — молодые солдаты все время жили впроголодь. Чувство голода было просто мучительным. Но ничего поделать было нельзя — старослужащие забирали всю еду себе, а если молодой от голода начинал преступать всякие дурацкие законы и есть еду для черных: например, кашу из перловки или из пшенки, то он немедленно зачислялся в ЧМО со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нельзя было есть даже черный хлеб, кто его ел — тот сразу становился «черным человеком».
Понятия не имею кто и когда придумал эти идиотские законы — но соблюдались они из поколения в поколение солдатских жизней. По сути разрешенной пищей, по неписанному этикету, были макароны и гречка. Был и еще один запрет — нельзя было хлебать из миски — надо было есть ложкой и вилкой. А поскольку часто руки у нас были разбиты до черноты после ночных побоищ, то пальцами просто невозможно было удержать ни вилку ни ложку, даже миску приходилось держать запястьями, понятное дело, что наедаться просто-напросто не приходилось.
Мне повезло — как-то так получилось, что я попал в медчасть и начал там помогать, сначала на добровольных началах, а потом мой талант был замечен, и меня прикрепили туда уже официально.
Сашка же у нас был водителем и очень радовался этому — ему удавалось чаще чем кому бы то ни было выезжать из части, бывал он и в Москве, особенно часто начал Сашка выезжать из части после того, как его прикрепили личным водителем к нашему командиру части, товарищу полковнику.
С этого момента Сашка стал как бы армейской элитой — ведь только его можно было попросить, чтобы он привез из Москвы пачку сигарет, батон колбасы, а то и бутылку чего-нибудь горячительного. Сашка с удовольствием выполнял все эти просьбы, отчего немедленно стал любимцем казармы. За исключением, конечно же, Буряка и его команды, а было их пять человек дедов, держались они ото всех особняком.
Буряку оставалось чуть более 20 дней до приказа и он начал по-настоящему беситься, видя как Сашка приобретает авторитет среди солдат.
— Сука, тварь смазливая, ты у меня еще попляшешь, — злобно шипел он, когда Сашка проходил мимо него, а по ночам продолжал методично избивать моего друга.
Однажды, после очередного такого издевательства Сашка попал ко мне в медсанчасть. У него оказались сломанными два ребра, была отбита печенка и свернута челюсть.
— Слушай, друг, — говорил я ему, накладывая повязки, — почему бы тебе не рассказать все полковнику, которого ты возишь. Он вроде неплохо к тебе относится, в конце концов можно же как-то найти управу на этих ублюдков.
Сашка иронически улыбнулся.
— Эх ты, деревня ты деревня, неужели ты еще ничего не понял? — невесело улыбнувшись, ответил он.
— А чего я должен понять-то?
— Да ты что слепой, ты не видишь, что тут, кроме службы, еще кое-чего происходит, и наши деды потому так борзеют, что повязаны с офицерами крепко-накрепко своими делишками.
— Да какие ту могут быть делишки? — изумился я, — Ну армия — она и есть армия, причем тут делишки?
— Козел ты, Тимочка, — усмехнулся снова Сашка, — ты что не видишь, сколько у наших дедов денег?
Я задумался — действительно, в последнее время деды особенно как-то шиковали. Покупали из сигарет только «Марльборо», пили только армянский коньяк, закусывали сервелатом. Я, честно говоря, думал, что просто эти парни из богатых семей — и им много чего подкидывают из дома. Да и, поскольку никогда на чужое не зарился, то просто заставлял себя не замечать этого, но тут вдруг, когда Сашка мне об этом сказал, я действительно удивился размаху солдатской роскоши.
— Да это еще что, — подтвердил Сашка, — я ведь видел, как наш полковник в Москве с такими братанами встречался — ну вылитые бандиты. Знаешь — затылки бритые, уши торчком, носы ломаные, на шеях цепи из золота с палец толщиной. И одного из них я узнал — он как раз брат Буряка, помнишь — они тут как-то на проходной встречались?
Опять Сашка был прав — мы оба с ним случайно видели брата Буряка на проходной — здорового такого лоха в джинсовом прикиде.