— Нет, Митяй, дуй уж ты первым, а я задержу гадов, ты же в крови!
— Тогда сразу, вместе! — отозвался Степанюк.
Отстреливаясь, они доползли до лестницы, поднялись в ветряк и продолжали вести огонь уже оттуда.
Вряд ли им удалось бы отбиться от наседавших гитлеровцев, если бы не начался артиллерийский обстрел селения и наши войска не перешли в атаку. Здесь, в ветряке, Степанюк был ранен вторично в грудь, а Шурупова ранило в бок и в ногу.
Уцелевшим гитлеровцам было уже не до разведчиков. Видимо, почуяв, что атака советских войск развивается успешно, фашисты пустились наутек…
— Когда я услышал Колькин голос, то не поверил своим ушам, — рассказывал нам Степанюк. — Ну, думаю, концы отдаю, перед смертью чудится. Ан нет, не чудилось. Ежели б не Колька, бросил бы я навечно якорь тут. Раны он мне перевязал. Словом, выручил. — Моряк стиснул мою руку. — Спасибо тебе, командир, за Кольку!
Я почувствовал себя неловко, промолвил, смутившись:
— Брось, Митя, не за что меня благодарить. Ведь Шурупова я дублером послал, можно сказать, для перестраховки…
— Все равно спасибо! — повторил растроганно Степанюк. — Век не забуду и Кольку и тебя…
Здесь, в ветряке, нас и нашел адъютант полковника Зимина.
— Что же это вы, товарищи разведчики, сюда забрались? — выпалил он, задыхаясь от усталости. — Я уже с ног сбился. Ищу, ищу, все село вдоль и поперек исколесил. А командир полка знать ничего не хочет: «Давай мне героев, расцеловать хочу каждого!»
Это была последняя операция, в которой я участвовал вместе с полковыми разведчиками. Вскоре полковник Теплов отозвал меня в учебную команду авиадесантников, и я снова встретился со своими старыми друзьями.
Глава 6. В ПУРГУ
Днем лютовал мороз. Сильный ветер вздымал над полями снежные вихри, наметая у каждого куста огромные сугробы. Изредка сквозь темно-сизые тучи прорывались солнечные лучи, и тогда снег казался искрящейся белой пылью, которая запорашивала все вокруг мертвящим ледяным покровом.
С наступлением сумерек ветер немного утих, мороз стал слабее, и повалил густой снег. Большие хлопья падали медленно, нехотя, невесомые и мягкие, как пух.
Моя группа с приданным ей отделением дивизионных разведчиков ждала проводника в небольшой лесной избушке. Здесь было тепло, уютно. В печке весело потрескивали дрова. Сквозь рубленые стены избы доносился глухой гул отдаленной канонады. Она не затихала ни не минуту весь день, а теперь, к ночи, казалось, даже усилилась. Это шли бои на подступах к Москве. Гитлеровцы лезли напролом, не считаясь с потерями, но их бронированные кулаки были бессильны сломить боевой дух защитников Москвы, сердца которых оказались прочнее крупповской стали…
Моя группа получила задание отправиться в тыл противника, в район Солнечногорска. По сведениям, там около станции Подсолнечная, стоял штаб крупного соединения гитлеровцев. Нужно было совершить налет на этот штаб, захватить оперативные документы и карты и раздобыть солидного «языка» — непременно одного из офицеров-штабистов. Учитывая особую «трудоемкость» задания, полковник Теплов попросил командира дивизии выделить нам в помощь группу опытных разведчиков. В мое распоряжение прибыло десять дюжих парней во главе с младшим лейтенантом Якубовым — шустроглазым, подвижным адыгейцем, уже не раз бывавшим со своими разведчиками на охоте за «языками» во вражеском тылу. Узнав, что я с Кубани, он прямо-таки расцвел.
— Земляк, значит? Ну что ж, Игнатов, не посрамим имя кубанца здесь, под Москвой. — И, весело подмигнув, разгладил пальцами черные заиндевевшие усики, опросил: — Как ты думаешь, не посрамим, а?
— Полагаю, что нет! — ответил я с улыбкой.
И он и все его разведчики быстро нашли общий язык с нами. Сразу завязался дружеский разговор с шутками, розыгрышами, смехом, и, право, казалось, что мы уже знали друг друга давным-давно, а не встретились впервые. Впрочем, на фронте бывает так всегда: солдатская дружба, рождаемая духом боевого товарищества, завязывается быстро и прочно.
В восьмом часу вечера прибыл проводник — чернобородый кряжистый мужчина средних лет, в стеганке, ватных штанах, шапке-ушанке и валенках. Отряхнув с себя снег в сенцах, он остановился на пороге, выжидая, пока связной офицер из штаба представлял его мне. Звали проводника Егоровым Афанасием Петровичем. Родом он был из деревни Тимоново, до войны работал мастером на Солнечногорском стекольном заводе и отлично знал окрестности Сенежского озера, то есть те места, где нам предстояло действовать.