- Подавлен и удручен, - ответил Чубайс. - Либо он поймет, наконец, что упрямыми ворота подпирают, либо мы откроем другие шлюзы.
Осознанно или по запарке он поставил телегу впереди лошади, дав указание АО «Южэнерго» повысить тарифы в пострадавших от паводка регионах на 35 процентов. Мотивировал тем, что только таким путем можно получить средства для восстановления разрушенных линий электропередач и затопленных подстанций. Страна правильно оценила цирковую репризу предводителя дорожающих электронов. Человек тонет, взывает о помощи, а Чубайс ему с берега: «Ты, мужик, сначала оплати мои киловатты по новым тарифам, чтобы я мог на эти деньги нанять спасателей, а потом мы поговорим, как решить твою проблему».
Антимонопольный министр-даун Илья Южанов сделался похожим на датского принца, не знающего быть еще или не быть. С одной стороны, это он завизировал распоряжение Чубайса о повышении тарифов на электроэнергию. С другой - бумаги из РАО «ЕЭС» поступили в министерство по антимонопольной политике за несколько дней до первого сброса паводковых вод на Кубани. То есть необходимость восстановления разрушенного энергохозяйства на юге России возникла в голове Чубайса еще до самих разрушений, которых, между прочим, могло и не быть. Понятно, что он почти гений, видящий все насквозь и наперед, но не до такой же степени гений...
Додумать противоречие не позволил резкий окрик Путина: «Вы что, хотите отнять у людей даже то, чего у них нет?!» Семь уголовных дел остановили разгул стихии. Однако ни в одном из них не был упомянут Чубайс. Выждав девять поминальных дней, он выступил с программной речью на съезде СПС: «Мы - завтрашняя власть. И раньше из нас делалась власть, даже в периоды, когда внешне она выглядела совсем без нас. И сейчас, и дальше будет так. Власть - тяжкое бремя, но мы пойдем до конца. И победим. Преодолейте в себе страх, найдите мужество не обращать внимания на шельмование нашей общей надежды и веры в идеалы демократии. Это не пожелание, а призыв приступить к созданию в России реальной и жесткой либеральной диктатуры. Больше наглости, друзья! Больше наглости!..».
Прошло ровно десять лет. Участь смытых с карты России Белых Углей настигла город Крымск. Тогда Путин сдержал удар управляемой стихии. Сегодня понял: это только начало.
6-8 июля 2012 года.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
История с возвеличиванием мнимых героев-панфиловцев могла поломать карьеру и судьбу многим ее участникам. Но этого не случилось. Народ поверил в подвиг гвардейцев, и подвиг был "совершен на самом деле, а не в голове журналиста Кривицкого. Пусть не теми людьми, коих он воспевал в своих лживых книжках, но, если эту ложь разоблачить публично, люди потом не поверят и правде. Поэтому все оставили как есть.
Неясно только, как быть с подлинным героем из числа 28 мнимых - политруком Василием Клочковым. По дурной милости главного редактора «Красной звезды» Давида Ортенберга Клочков вошел в историю с пристегнутой к нему посмертно чужой фамилией Диев.
Зато прояснилась затянувшаяся на десятилетия коллизия с бывшим полицаем Иваном Добробабиным, чье имя также значилось в числе погибших у разъезда Дубосеково 28 героев-панфиловцев. В 1988 году была предпринята очередная попытка выстроить подловатый миф на судьбе мнимого героя. Целенаправленная кампания по его реабилитации, набрав обороты, докатилась до правозащитного общества «Мемориал».
Директор Центра им. А.Д. Сахарова и член «Мемориала» Самодуров передал Елене Боннэр конфиденциальную просьбу секретаря ЦК А.Н. Яковлева, известного «прораба перестройки». Прораб желал, чтобы наиболее авторитетные члены «Мемориала» и лично Сахаров активно включились в борьбу за реабилитацию «героя-панфиловца» Ивана Добробабина.
Боннэр искренне изумилась. Он же полицай, арестовывал мирных жителей и отправлял их на каторжные работы в Германию. И при чем здесь «Мемориал»? При чем Андрей Дмитриевич, репутация которого неминуемо пострадает?
Самодуров, понизив голос, сообщил, что Яковлеву не с руки самому заниматься делом Добробабина, хотя он и возглавляет комиссию ЦК по реабилитации жертв сталинских репрессий. Дело в том, что Добробабин - близкий родственник жены Яковлева. Или его самого, трудно сказать. Это меняет дело.
Уголовного дела это не изменило. В 1990 году главный военный прокурор Катусев сказал твердое «нет» и поставил точку на всех попытках реабилитировать изменника Родины Ивана Добробабина, не подозревая, что тем самым ставит точку и на своей судьбе.
В феврале 1992 года 50-летний Михаил Катусев был отправлен в отставку, а 20 августа 2000 года покончил с собой. Странным образом этот трагический финал перекликается с самоубийством 50-летнего поэта-песенника Лебедева-Кумача, автора песни «Широка страна моя родная» и главной песни-гимна Великой Отечественной войны «Священная война».
Василий Лебедев-Кумач был единственным из именитых советских поэтов - от Николая Тихонова до Михаила Светлова - который отказался воспеть в стихах подвиг 28 героев-панфиловцев. Правда, ушел он из жизни совсем по другой причине.
Глупость радостная, должно быть, вещь для тех, кто ее совершает, но не для тех, кто ощущает на себе последствия. Лебедев-Кумач сполна ощутил и радость свершенного, и ужас воспоследовавшего. Был он в сущности порядочным человеком, однажды проявившим неумную слабость, замечательно его прославившую, но не сумевшую избавить от взыскания погибших.
На 24 июня 1941 года готовился выпуск первого военного номера «Красной звезды». Из каких материалов его делать, когда неизвестно ровным счетом ничего? Были отправлены телеграммы всем окружным собкорам, переименованным во фронтовых корреспондентов: срочно шлите материалы о первых боях... Фронты были, бои на них, судя по всему, тоже имели место быть, материалов не было. Разыскали в Переделкино драматурга Всеволода Вишневского. Попросили написать в номер статью. Он поинтересовался:
- Нет ли для статьи каких-нибудь сообщений с фронтов?
- Пока нет.
Ладно, - вздохнул Вишневский, - завтра утром заеду.
Наутро он был в редакции. И была статья: «Не быть вольному русскому человеку под фашистской пятой! Не быть свободолюбивому украинцу под проклятой баронской пятой! Не согнут свою шею белорус, гордый грузин, казах, смелый латыш. Не быть тому никогда!..»
Что ж, зажигательная, духоподъемная статья имелась, причем со множеством восклицательных знаков и без единого факта в пользу того, что никто не согнет свою шею. Пусть так. Теперь нужны стихи. Ни один номер боевой газеты не обходился без стихов, что хорошо и правильно. Нехорошо то, что вирши были непоправимо довоенных кондиций: «Снимите шлемы. Сохнут слезы. Ползут гадюки по плакату. Ильич, родной, ты не проснешься? Играют «Аппассионату»...»
На третий этаж к главному редактору «Красной звезды» Ортенбергу не без труда поднялся немолодой и, как бы сегодня сказали, достаточно хромой начальник корреспондентской сети Лев Соловейчик, затребованный по поводу отсутствия наличия героических стихов.
- Вам хочется песен? Их есть у меня, - заявил достаточно хромой Соловейчик. - Записывайте: «Что увидишь в суровом просторе? Свет Норильска и Сталинска зори. Солнце? Солнце у нас не скупится! Соловьи? И такие есть птицы...» Что, не пойдет? Тогда пошлите меня на фронт, я там добуду стихов.
- Пошлю! - строго молвил Ортенберг. - Только имей в виду: на фронте бегать надо.
- Вперед или назад?
- Это пока неизвестно. Нет информации. Нужны стихи. Добывай срочно свежие стихи. В номер! На войне стихи всегда пользуются всеобщей любовью, я это знаю по Халхин-голу. Садись за телефон и обзванивай всех более или менее близких «Красной звезде» поэтов. Пастернаку не звони. Его слез нам не надо.
- Лучше менее близких, - сказал Соловейчик и удалился, хромая пуще прежнего.
День был воскресный, мало кого удалось застать дома. Разбуженный поэт Тимофеев-Терешкин закатил без похмельных раздумий: «Всесильной мудростью своей вооружившего, народы всей земли к борьбе поднявшего, навеки памятного миру Ленина лицо увидевши...»
Извините, - сказал Соловейчик. - Я, наверно, ошибся номером.