Он перекинул мою сумку через плечо, а я, вместо того чтобы обменяться с ним приличествующими случаю любезностями, вдруг спросила без обиняков, не родственник ли он знаменитому писателю. Он вопросительно вздернул брови и ничего не ответил.
Мы оставили мою машину в городе, пересели в его джип (полный привод, одна из последних моделей) и стали взбираться вверх по горе, к деревеньке, где он жил, почти на самой границе со Швейцарией. Мир, который открывался моему взору, был гораздо красивей, чем в моих воспоминаниях. Стройные стволы высоких сосен были окутаны лишайником, контуры гор были мягкими, пушистыми, лишь кое-где из них торчали камни, из-за которых порой выглядывали лани.
Д’Оревильи вел машину и беседу одинаково легко. Любезный, как никогда, он рассказывал, что работы хватает, что он ездит то туда, то сюда, что вот купил-де новый джип, — “Слышишь, как мотор тихо работает, даром что в гору ползем?”. Что даже зимой добирается на нем до самых далеких ферм. “В наших краях работы хватает”, — снова повторил он, поглядывая на меня и топорща усы. Я молчала. Убаюканная теплом внутри машины, разговорчивостью д’Оревильи и его радушием, я начала понемногу приходить в себя. Мой дорогой д’Оревильи был человеком, каких больше нет на свете, — с виду грубоватый и неприветливый, он, как оказалось, умел быть галантным и чутким, когда этого требовали обстоятельства. У меня как будто глаза открылись. До чего же он, оказывается, молод. Как старая монета, которую потерли песком. И кожа совсем молодая, туго обтягивающая лицо.
В долине выпавший недавно снег растаял, но по мере того как мы поднимались, его становилось все больше: сначала он длинными валиками лежал вдоль дороги, потом легкой поземкой покрыл бетон. Когда мы поднялись еще выше, под колесами захрустела тонкая корочка, похожая на сахар. Стояла безлунная ночь. Мы взрезали черноту фарами, а потом она снова смыкалась позади нас в неизменном и чистом соединении черного и белого.
Наконец мы добрались до маленькой сонной деревушки и подъехали к высокому дому из камня и бревен, выделявшемуся на фоне еловых зарослей. Окна светились.
От гаража до дверей мы шли уже по довольно глубокому снегу. Пришлось попрыгать на пороге, постучать ногой об ногу, чтобы его стряхнуть. Д’Оревильи собирался открыть ключом дверь, как вдруг она открылась сама, и на пороге возникла женщина.
— А я вас жду, — сказала она, улыбаясь.
В камине горел огонь. У огня на уютном глубоком диване и в двух кожаных креслах спали два пса и внушительных размеров кот. В былые времена д’Оревильи не хотел заводить домашних животных, и я была с ним в этом согласна. Значит, он, как и я, в конечном счете сдался.
На маленьком столе был сервирован ужин: картофельный салат, мясная нарезка, сыры, ломти хлеба в корзинке с белой салфеткой, бутылка красного вина и мерцающие в отсветах пламени бокалы. Д’Оревильи коротко и смачно чмокнул жену в губы, она ответила ему с изяществом. Потом она протянула мне руку и снова улыбнулась. У нее было нежное лицо с высокими скулами, удачно скрывавшими возраст, который наверняка не сильно отличался от возраста моего друга; голубые глаза и короткие кудрявые волосы, тоже совершенно седые. Она была красива, выше меня ростом, с прямой спиной и величественной осанкой, но строгий вид смягчала улыбка. Посмотрев мне прямо в глаза, женщина сказала, что столько про меня слышала, что можно сказать, она меня уже знает. “И даже одно время немного ревновала”, — добавила она, выходя из комнаты. Это надо же, за старика д’Оревильи воевали две женщины! Мы остались с ним наедине: я была немного смущена, а он (жена называла его “мой Том”) весь светился от радости. Он подмигнул мне и заговорил, снижая тон, чтобы она не услышала:
— Ее зовут Элен. Красавица, правда? Она мне приглянулась еще в детском саду, так что, считай, я больше пятидесяти лет о ней мечтал. А она рано выскочила за муж, но, увы, не за меня. Столько времени зря потрачено… В прошлом году, представь, муженек променял ее на какую-то молодуху. Вот идиот! Она все вздыхала, что жизнь кончилась… Моя бы тоже кончилась, если б она меня не захотела. Я ухаживал за ней как одержимый. Ну и задача, скажу я вам, достучаться до разума женщины! Ох уж эти девчонки! Мало того, что жизнь вам спасаешь, так еще и спасибо скажи… — Его глаза светились нежностью и смехом.