рассказ целый эпизод и притом весьма красочный (Ил., IX.201-216). Когда Навсикая
собирается ехать на море полоскать белье, то Алкиной запрягать мулов приказывает рабам
(Од., VI.69-71); а когда Навсикая возвращается, то этих мулов распрягают уже ее
собственные братья (VII.5 сл. ). Из слов Навсикаи (VI.58-65) видно, что она вообще
обстирывает не только самого Алкиноя, но и пятерых его сыновей с женами. Обычно
приводятся места из «Одиссеи» об изготовлении Одиссеем для себя плота и кровати. Но
Одиссей не менее того занимается также и пахотой, а его отец не хуже самих рабов и
вместе с ними работает и в саду и в огороде. Другими словами, резкого разделения между
рабским и свободным трудом у Гомера не наблюдается. Все это указывает на ничтожное
развитие рабства, что является несомненным отражением социально-экономической
действительности первых столетий I тысячелетия до н. э., т. е. периода [89] образования
гомеровского эпоса, когда раннее рабовладение крито-микенской культуры было снесено
дорийским переселением вместе со всей крито-микенской культурой и снова водворилась
родовая община, подходившая, правда, у Гомера к своему концу.
Тем не менее, потому ли, что эпос воспевает микенские времена, или потому, что уже
наступал канун классического рабовладения, но представление о значении рабства у
Гомера достаточно яркое. Переодетый Одиссей говорит (Од., XVII.422-423, XIX.78-79):
Множество было рабов у меня и всего остального,
С чем хорошо нам живется, за что нас зовут богачами.
Рабов, как правило, захватывали на войне; и, может быть, ради этого велись и войны.
Что этот захват был правилом, видно из слов Андромахи в «Илиаде» (XXIV.729-734).
Обширное рабовладение вообще трактуется в эпосе как признак богатства. Отсюда
получается характерное для всего гомеровского общества противоречие, которое с другой
точки зрения можно назвать и органическим единством, рабовладение – само по себе еще
слабое, но аппетиты рабовладельцев уже значительные. И если к этому прибавить еще
микенские рудименты наравне с зачатками уже позднейшего классического рабовладения,
то ясно, что ведущий принцип у Гомера – это пограничное положение между первыми
двумя общественно-экономическими формациями, когда патриархальная примитивность
уже осознана, а классовая цивилизация еще не водворилась, периоды же прошлого
развития расцениваются с этой пограничной точки зрения. Впрочем, относительно Микен
тоже нужно сказать, что категорическое мнение о рабовладельческом характере
микенского государства значительно ослабевает после исследований С. Я. Лурье,
доказавшего наличие в Микенах большого количества разнообразных категорий рабов и
постепенность перехода от рабского труда к свободному.
Подобная сложность социальных проблем у Гомера заставляет и наших историков
расходиться во многих самых ответственных вопросах. Так, по Я. А. Ленцману,
«От гомеровского рабовладения, каким оно отражено в эпосе, не ведет прямая,
восходящая линия развития к рабовладению архаического и классического времени»
(ВДИ, 1952, № 2, стр. 53). Но Д. П. Каллистов («Древняя Греция», изд. Академии наук
СССР, М., 1956, стр. 80) пишет: «В целом гомеровский век должен быть признан только
начальным этапом в том сложном процессе, который в конечном счете приводит античную
Грецию к развитой системе эксплуатации несвободного труда». С другой стороны, Я. А.
Ленцман (ук. соч., стр. 55) считает ошибкой у буржуазных историков преуменьшать
значение рабства у Гомера и сочувственно цитирует слова другого историка, С. И.
Ковалева: «...рабство, в сущности, уже начинает проникать весь строй гомеровского
общества»: Но Д. П. Каллистов (ук. соч., стр. 81) пишет: «...рабство в гомеровской Греции
еще не [90] достигло большого развития». Да и цитируемый Я. А. Ленцманом С. И.
Ковалев отнюдь не всегда думал так, как это представляет себе Я. А. Ленцман. По крайней
мере, в «Истории древнего мира», 1955, стр. 65 С. И. Ковалев пишет: «Изучая «Илиаду» и
«Одиссею», мы видим, что общественный строй X–IX веков до н. э. оставался
первобытнообщинным. Рабство существовало, но оно еще не получило широкого
распространения». Точно так же Я. А. Ленцман при исчислении количества рабов у
Алкиноя и Одиссея исходит из указываемой у Гомера цифры 50. Но эта цифра – явно
мифологическая: у Приама – 50 сыновей, у Ахилла – 50 кораблей, с 50 человеками на
каждом корабле, у Филоктета – на каждом корабле тоже 50 человек, у Евмея – в каждом
закуте по 50 свиноматок.
Нам кажется, что подобного рода разногласия между историками (эти разногласия
попадаются у них на каждом шагу, несмотря на частую у многих тенденцию
преувеличивать точность исторической науки) возникают вследствие огромной сложности
вопроса, а также вследствие недостаточного учета подвижности гомеровского эпоса,
связанности его со многими столетиями социального развития и вытекающего отсюда
огромного количества в нем пестрейших рудиментов разных времен.
3. Организация власти
а) Цари.7) Перевод греческого слова «басилевс» как «царь» является переводом
чрезвычайно условным, если не прямо ошибочным. Наименование у Гомера – «цари» не
имеет ничего общего с тем употреблением этого термина, с которым мы встречаемся в
истории византийских или московских царей. Только в качестве редчайшего рудимента
былого фараоновского представления о царе мы находим в «Илиаде» (II.203-206) ссылку
Одиссея на абсолютное единовластие, которое понадобилось ему, конечно, только ввиду
стихийного бегства всего войска к кораблям. Власть царей у Гомера заметно
демократизируется. Власть царя наследственна, но при условии выдающихся качеств
претендента. Случаи выборности редки, как это вытекает из речи Телемаха (Од., I.394-
396). Может быть, лучше говорить о гомеровской тенденции к наследственности царской
власти, а не просто о наследовании. А может быть, это и рудимент старых абсолютистских
представлений. У Гомера нет никакого единодержавия: в Аргосе – 3 басилевса, в Элиде –
их 4, а на Схерии при Алкиное – 12 басилевсов (VIII.390 сл.). Уж это одно говорит о
чрезвычайно большой ограниченности царской власти у Гомера. Царь является, строго
говоря, только родовым старейшиной и жрецом, а также весьма несамостоятельным
судьей. Власть его осуществляется главным образом на войне. К этому нужно
присоединить еще и сильнейшую критику царей у Гомера. Таков эпизод с приказом
Агамемнона [91] отправляться войскам на родину. Этот верховный вождь, вообще говоря,
обладает довольно слабой властью. Одиссею приходится во время бегства войска
действовать главным образом силою собственного красноречия и только в крайнем случае
применять дубинку и притом без всяких посредников, а вполне самолично. Такова
знаменитая история с Ферситом (Ил., II.182-278). К этому необходимо присоединить
также и взаимную критику царей, например, между Ахиллом и Агамемноном (Ил., I.101-
305). Таким образом, «первобытная демократия находилась еще в полном расцвете, и из
этого мы должны исходить при суждении о власти и положении как совета, так и
басилевса» ( Энгельс. Происхождение семьи..., стр. 108).
Это не мешает царям жить в роскоши, владеть богатыми земельными наделами с
развитым скотоводством и коневодством. В этом смысле говорит Диомед о своем отце
Тидее (Ил., XIV.121-124), а также Сарпедон Главку об их владениях (XII.310-321). Цари
получают лучшие дары от народа (Ил., I.164-168): этолийцы обещают Мелеагру участок в