эпического творчества. А, следовательно, совмещение бодрости и нескончаемых
страданий – это есть последнее достижение гомеровского творчества, достижение яркое,
поражающее своей силой, и духовно прекрасное. [208]
Задаваясь вопросом о том, в каком стиле поднесены у Гомера герои и вся их жизнь,
невозможно пройти мимо столь разительного совмещения человеческих свойств, обычно
трудно совмещаемых и возникающих в жизни как неимоверная редкость и недостижимый
героизм.
7. Вольно-эстетическое свободомыслие. Наконец, следует указать еще одну черту
свободного эпического стиля у Гомера – это большое свободомыслие поэта, который
никогда и нигде не унывает, но везде находит предметы для своего рассмотрения и
интереса, а то и прямо любования. Перед нами здесь люди, которых необходимо считать
сильными натурами и независимыми деятелями. Они ровно ничего не боятся. Они
свободно странствуют, где им захочется или куда закинет их судьба; и для них все
решительно в жизни интересно. Такие эпитеты, как «прекрасный» или «божественный»,
применяются у Гомера ко всем предметам без всякого исключения, ко всем вещам и
лицам. Можно прямо сказать, что роскошь, обилие, полнота и цветущее состояние
жизни являются у него самыми настоящими принципами изображения действительности.
У него никогда нет будней. Для него жизнь вечно празднична, вечно торжественна, всегда
неистощима в своей стихийной красоте, в своей неисчерпаемости, в своей неутомимой
пульсации. Для Гомера нет ничего непрекрасного. Этот свободный и независимый дух
ионийского поэта веет у Гомера решительно с каждой страницы и с каждой строки.
Потому-то и остался Гомер таким нерушимым художественным авторитетом на всю
античность, да и не только на античность. Если бы Гомер отражал собой только одну
общинно-родовую формацию, он был бы забыт вместе с гибелью этой последней. Если бы
он отражал собою только одну рабовладельческую формацию, он тоже не остался бы
известен после ее разложения. Но все дело в том и заключается, что он отражает не то и не
другое. Он достаточно освободился от общинно-родовой формации, чтобы рассматривать
ее со стороны. А это уже ставит его выше родоплеменной общины, как бы он ни был с
нею связан фактически. С другой стороны, – и это мы тоже очень хорошо знаем, – у него
еще нет никакой рабовладельческой идеологии, а скорее есть ее предчувствие и, даже
больше того, ее осуждение. Промежуточное положение между двумя начальными
формациями, при всей его зависимости от них, в значительной мере освободило его от
них. Он взял от первой формации ее мифологию, но обезвредил, перенеся в
художественную область; и он взял от рабовладельческой формации ее свободомыслие, но
обезвредил его своей наивностью. Получилось то удивительное гомеровское
свободомыслие, гомеровское вольно-эстетическое свободомыслие, которого не было ни у
кого ни до него, ни после него и которое поставило его выше этих двух эпох, а заодно и
выше всей античности. Эту сторону Гомера прекрасно [209] понимал Белинский (Полн.
собр. соч., 1954, V, 37), который писал: «...„Илиада» и „Одиссея», будучи национально-
греческими созданиями, в то же время принадлежат всему человечеству, равна доступны
всем векам и народам, более или менее удобно переводимы на все языки и наречия в
мире».
8. Общая формула свободного эпического стиля Гомера. Все бесчисленные
оттенки свободного эпического стиля, содержащиеся у Гомера, даже и невозможно
формулировать. Современное литературоведение далеко еще не обладает таким тонким и
развитым аппаратом категорий и терминов, чтобы в них можно было уложить все это
бесконечное разнообразие стилистических методов и намеков у Гомера. То, что приведено
выше, несомненно, является только слишком общей картиной свободного эпического
стиля у Гомера.
В настоящее время следует установить основную тенденцию этого свободного
эпического стиля, а что касается деталей, а тем более исчерпывающих деталей, то
изучение стиля Гомера находится пока еще на ступени первоначальных интуиции,
превратить которые в научную систему строгих и точных понятий – дело будущего и
притом весьма неблизкого будущего.
Свободный эпический стиль у Гомера – это такое оформление художественного
творчества, которое рассматривает всю общинно-родовую формацию ретроспективно и
резюмирующе, часто смешивая в одном образе самые разнообразные ее эпохи и давая
изображение этих эпох в добродушном иронически-юмористическом и снисходительном,
но в то же время и в наивно-серьезном и часто даже трагическом плане. Изображаемые
здесь герои, натуры, умеющие сильно любить и сильно ненавидеть, чувствуют себя
свободно и независимо, страстно любя жизнь во всех ее проявлениях и никогда не унывая,
не утомляясь, несмотря на постоянные страдания и катастрофы. Короче говоря, это есть
поведение и самочувствие сильного человека в его бодром и неутомимом жизнеустроении,
когда его глубокий критицизм в отношении детства человечества объединяется с наивной
и нежной к нему любовью, даже с влюбленностью в него.
Такая характеристика свободного эпического стиля у Гомера предполагает
переходную эпоху между двумя общественно-историческими формациями, в течение
которой и развивалось творчество Гомера. Противоречивость в гомеровском стиле как раз
и говорит о переходности эпохи или о движении и становлении эпохи, об ее бурном
развитии, о борьбе ее движущих сил, словом, обо всем том, что мы и считаем жизненным
характером и эпохи и литературы.
Необходимо отметить, что предлагаемая здесь характеристика стиля Гомера,
основанная на борьбе со старым метафизическим формализмом в филологии, не является
чем-то абсолютно новым и неожиданным в науке. Медленно, но все же достаточно
заметно передовая зарубежная филология переходит на [210] новые позиции, пытаясь
создавать более органическую оценку поэм Гомера. Из недавней гомеровской литературы
можно указать хотя бы на В. Шадевальдта, который в своей книге под названием
«Гомеровский мир и произведение Гомера»33) пытается дать именно такую живую и
органическую характеристику Гомера. Но Шадевальдту чужд социально-исторический
подход к предмету и четкие формулировки второстепенных стилей Гомера на фоне его
общего и единого стиля.
Этот автор прекрасно отдает себе отчет в том, что творец гомеровских поэм есть
одно лицо, но что в то же самое время это и не одно лицо, поскольку в Гомере слились в
одно целое вековые достижения народного творчества. Технику Гомера этот автор
понимает не просто как технику, но как его глубокий стиль и такое же мировоззрение.
Развитие действия у Гомера – вовсе, не мертвенное и мало подвижное, как обычно
представляют себе эпическое творчество. Все действия, наступающие у Гомера, можно
характеризовать одним принципом: еще – нет, но – вот-вот. Отсюда глубина гомеровского
повествования, его постоянная напряженность и драматизм, постоянное стремление выйти
за пределы настоящего и острое предчувствие будущего. Вся сила Гомера заключается в
изображении того, как из основы бытия возникают противоречия, как они борются, как их
гибель подтверждает вечность основы, как все это непреложно и не зависит от
человеческой воли, но как в то же самое время человек с этим борется и часто успешно.
Мир для человека вовсе не есть предмет созерцания или переживания, но арена борьбы. И
это божественно. Это трагично, и подобная трагедия есть картина самой жизни без всяких