— Разведотделу нужны фотографии.
— Кладите их всех в мешки и мотайте отсюда подобру-поздорову, — сказал корреспондент.
— Сейчас закончим, — сказал лейтенант.
— А если я напишу об этом, вы лишите меня допуска?
— Не знаю, как посмотрят на это в штабе, — сказал лейтенант, — но знаю наверняка: там, дома, это придется не по вкусу.
— Они смогут остановить вашу войну, — сказал корреспондент.
— Они не понимают, что такое партизанская война, — сказал лейтенант.
— Тебя ничем не проймешь, — сказал корреспондент.
— Послушай, — сказал лейтенант и дотронулся до корреспондента.
— Не трогать, — сказал корреспондент.
— Послушай, — сказал лейтенант, — меня выворачивает наизнанку от всего этого. Надеюсь, я никогда не смогу привыкнуть к этому.
Корреспондент встал. До него донесся запах трупов, которого он не замечал, пока работал винт вертолета. Теперь вертолет замер. В джунглях стало очень тихо.
— Как Клэнси попал в эту кашу?
— Сам напросился, — сказал лейтенант.
— Я слышал другое.
— Тебя неверно информировали, — сказал лейтенант.
— Я слышал, ему приказано было отойти.
— Он сам себе приказал. А Клэнси старый охотник за ушами. Первая рота всегда имела такую репутацию. Клэнси — старый охотник за ушами.
Когда лейтенант сердился, его белая, не выносящая солнца кожа становилась одного цвета с его волосами.
— Клэнси хотел раззадорить партизан. Он хотел добыть для своей коллекции побольше ушей.
— Не верю, — сказал корреспондент.
Лейтенант наподдал что-то сапогом.
— Почему не скальпы? — спросил корреспондент.
— Потому что их слишком трудно снимать. Ты пробовал когда-нибудь снять скальп?
— Нет.
— Трудно снимать, — сказал лейтенант.
— А ты почему решил, что первая рота сама напросилась?
— Потому что Клэнси мог бы отбить эту высоту, — сказал лейтенант, указывая на нее пальцем. — Но он остановился ниже, на узкой полоске земли, в надежде, что враг станет атаковать. Посмотри, — осторожно сказал лейтенант. — Видишь, эту полоску отделяют от высоты каких-нибудь сто метров, она неприступна. Это ясно. Клэнси знал, что враги тоже отлично понимают это, и они сюда не ударят. Вот почему Клэнси там остановился. Хотел, чтобы враг попытался захватить его.
— Целым батальоном?
— Клэнси не знал, что у врага целый батальон.
— Откуда тебе это известно?
— У нас была связь с Эплфингером, его радистом, пока рация не вышла из строя. Клэнси полагал, что у недруга усиленная рота.
— У недруга?
— У северовьетнамской армии.
— Клэнси их узнал издалека. Это настоящие солдаты, — тихо сказал лейтенант, задумчивый и печальный, окидывая взглядом мертвых.
— Живого нашли, лейтенант, — окликнул кто-то.
В джунглях стояла тишина, и люди двигались между мертвыми телами осторожно, почти бесшумно, так что этот оклик прозвучал резко, требовательно и грубо, почти неуместно.
— Не трогать, — сказал лейтенант. Он поднял руку, подзывая врача, и направился к окликавшему, огибая тела с змееподобной молчаливой грацией. Человек, сделавший это открытие, был из похоронной команды. Он спокойно стоял с мешком для трупов, перекинутым через руку, и терпеливо дожидался, пока другие закончат работу; и вдруг, совершенно неожиданно, он заметил какое-то движение там, где не должно было его быть.
— Не трогать, — сказал лейтенант, останавливаясь перед раненым.
— Попытайтесь сделать что-нибудь, — сказал он, обращаясь к врачу.
Каждый мертвый американец получал пулю в голову. Враги, захватив позицию, педантично стреляли в каждого солдата, чтобы наверняка знать, что живых не осталось. Этот солдат также получил свою пулю в голову, но каска ослабила удар, и, когда врач снял ее с головы молодого мексиканца, было видно, что пуля прошла сквозь его густые черные волосы и застряла в кости черепа. Солдат умирал от ран, полученных в бою, это стало видно, когда врач умело вспорол ножом его рубашку. Мексиканца хлестнуло очередью вражеского пулемета, восемь нуль прошили его смуглое, оливкового цвета тело. Тело мексиканца в оливкового же цвета форме, какую носят в джунглях, было рассечено пополам. Но он еще был жив и судорожно хватал воздух так, словно каждый вздох был последним.
— Сделать ничего нельзя, — сказал врач. Его руки замерли над телом. Не в силах помочь, они были неподвижны, застыли нелепо и беспомощно, как руки остановившейся марионетки.
— Воды? — спросил лейтенант.
Врач отрицательно покачал головой.
— Если он отходит, ему станет легче, — сказал лейтенант. — Он, кажется, просит у нас воды.
Врач кивнул головой. Все едино.
Тогда один из фотографов попытался дать мексиканскому парню воды из своей фляги, вода не попала в рот, она стекла по подбородку мексиканца на его грудь, а потом вниз к животу, где смешивалась с кровью.
— Кажется, и этот сукин сын уже мертвый, — сказал один из армейских фотографов, не тот, который давал воду.
— Нет, — сказал один из похоронной команды. — Дайте я попробую.
— Все, — сказал врач, опуская тело на землю, — думаю, что теперь и этот мертв.
— Как мог этот сукин сын тянуть так долго, когда он рассечен пополам?
— С такими странными вещами мы сталкиваемся постоянно, — сказал врач. — Я видел мертвых парней и без единой царапины.
— Контузия? Но тогда из ушей всегда выступает немного крови. Не так ли?
— Нет. Я видел умерших без всяких причин, — сказал врач, обмывая лицо мексиканца водой, которую тот так и не смог проглотить. — Если вы внимательно присмотритесь ко всем этим ребятам, лежащим вокруг, бьюсь об заклад, вы найдете среди них, по крайней мере, одного без единой царапины. Странная вещь — некоторые парни умирают без всяких основашга, а другие остаются жить без всяких оснований. — Врач выглядел озабоченным. Потом он опустил голову умершего на смятую каску. — Вы найдете здесь парней всего лишь с одной-единственной пулей, всаженной врагами в их головы после разгрома первой роты.
— Некоторые стараются притвориться мертвыми, — сказал один из армейских фотографов. — Надеются, что сойдут за мертвых среди мертвых.
— У них это нечасто проходит, — сказал врач. Казалось, он не слышит собственных слов. Он все еще никак не мог понять, как удавалось этому мексиканцу тянуть так долго, когда он был рассечен пополам. — Непостижимо.
— Вы хотите, чтобы они все умирали?
— Я не хочу, чтобы они мучились, — сказал врач.
— Еще один живой, — позвал кто-то.
— Не трогать, — сказал лейтенант.
Никто не сдвинулся с места. На мгновение все в джунглях застыли в неподвижности. «Никто не хочет разочаровываться, — подумал корреспондент. — Никто не хочет еще одной иллюзии. Ведь вся первая рота истреблена. Это было ясно с первого взгляда. Каждому было очевидно, что все эти ребята подготовились к тому, чтобы их сфотографировали и уложили в мешки. Возвращение к жизни не было запланировано ни для одного из них. Это придавало бы мертвым слишком большое сходство с живыми. Мертвые должны оставаться мертвыми».
— А может, он действительно мертв? — сказал кто-то. Люди словно очнулись и медленно направились к окликнувшему их.
— Не трогать, — сказал лейтенант.
Корреспондент вскоре подошел туда. Это был негр.
Было непохоже на то, что он сбит пулей. Он лежал на земле на ложе из бамбука. Казалось, ему было удобно. Лицо негра освещала легкая улыбка. Но улыбка была застывшей. Глаза также были неподвижны. Взгляд парня был устремлен мимо корреспондента куда-то вверх, туда, выше, к небольшому просвету в своде джунглей. Там, у самой вершины свода, переплетались огромные листья двух высоких пальм. Может быть, на них смотрел негр. А может быть, он смотрел в никуда. Негритянский парень говорил что-то. Но, что именно, разобрать было невозможно. Его губы двигались, он пытался сказать что-то, и слова, казалось, обретали форму, но ничего членораздельного не получалось. Может быть, он хочет сказать, подумал корреспондент, что ему пришлось проделать длинный путь из своего кишащего крысами гетто. Он никогда не сталкивался с белыми так близко. Разве только с теми, кто раздавал пособие по безработице. И вот теперь он вступил в их клуб. Смерть объединяет всех.