И на камешке было подписано:
"В первую дороженьку ехати - убиту быть,
Во другую дороженьку ехати - женату быть,
Третюю дороженьку ехати - богату быть".
Что, Илья? Мечом махать легче? Голову под вражью саблю подставлять - куда как проще. Он - ударил, ты - отбил. И - достал. Следу-у-ющий. Вот враг тебе и кроши его. Как хорошо-то! Дело простое, понятное, голову ломать - не с чего. А тут... врагов-то нет! Все - свои. Соратники. Но - по разному.
Тут думать надо, прикидывать. Прогнозировать. Не ошибиться. Цена-то ошибки - целый родной город. Не так чтобы в дым, но в нищету, в гниль да в сон - очень возможно.
Считать нужно. Не копья да сабли, а варианты да исходы. А точка отсчёта - не надо себя обманывать - твои, лично, цели и ценности. Что для тебя важнее? Отпущение грехов архиереем, твоё, лично, блаженство загробное вечное? Или жизни людей этих муромских? Земные. Нищие, сонные. Причём и людишки-то эти... Жадные, глупые, похотливые, ленивые, злобные... Можно и ещё с десяток слов подобных вспомнить - все про людей-человеков.
И вот за ради куска этого... человечества - свою родную единственную жизнь, душу бессмертную...?! И ведь никакой гарантии нет! Ты им - всё! Себя! А они - чуть сытее да много злее. Ты им - добра щепоть, а они в ответ - худа вёдрами.
"Сколько лет я во чистом поле гулял да езживал,
А еще такового чуда не нахаживал.
Но на что поеду в ту дороженьку, да где богату быть?
Нету у меня да молодой жены,
И молодой жены да любимой семьи,
Некому держать-тощить да золотой казны,
Некому держать да платья цветного.
Но на что мне в ту дорожку ехать, где женату быть?
Ведь прошла моя теперь вся молодость.
Как молоденьку ведь взять - да то чужа корысть,
А как старую-то взять - дак на печи лежать,
На печи лежать да киселем кормить.
Разве поеду я ведь, добрый молодец,
А й во тую дороженьку, где убиту быть?
А и пожил я ведь, добрый молодец, на сем свете,
И походил-погулял ведь добрый молодец во чистом поле".
Так предок твой - себе говаривал, потому и с тобой нынче беседую. А ты-то сам как?
Илья вскинул глаза, в наступившей темноте разглядел моё лицо:
-- Чего лыбишься? Забавно нашёл?
-- Ага. Нашёл. Интересно мне. Мы ж с тобой не в первой раз повстречалися. Я тебя знаю. Однако ж, как ты решишь... Твоё слово - не моё. Люди говорят: "каждый сам за себя, один бог за всех". Вот и выглядываю - есть ли в тебе чуток? От того, который за всех. Или, так, "как все - так и я".
Илья чертыхнулся, помянул "язву плешивую", поднялся с лавки и, тяжело, чуть прихрамывая, потопал в гору. Не то - к княжьим хоромам, где ныне посадник обретается, не то к церкви Богородицы. Где обретается епископский наместник. А третья-то дорожка - ко мне.
Там, в былине, в конце:
"И раздавал это злато-серебро по нищей по братии;
И роздал он злато-серебро по сиротам да бесприютныим".
Разок-то на "роздал" - можно и набогатырить. А жизнь кормить? В люди вывести?
По какой дорожке пойдёшь, Илья Иванович?
"Снимал тут старый со буйной главы да шеломчат колпак,
И он начал, старенький, тут шеломом помахивать.
Как в сторону махнет - так тут и улица,
А й в другу отмахнет - дак переулочек".
И улицы уже стоят, и переулочки есть. Город Муром прозывается. Колпаком шеломчатым, хоть бы и в сорок пуд, так не выстроишь. А загубить можно. Тут надобно не колпак иметь. А - в колпаке.
...
Утром ничего не изменилось. Я ещё до восхода сгонял за Оку, побегал там, после - строителей долго слушал. И подтвердил им три дня оплачиваемого простоя.
Тут, как раз, лодейка купеческая с Мокши пришла. Эти дела торговые замкнуты на Муромскую факторию - интересно было посмотреть. Послушать не выжимку-сводку, а живого купца, из лесов только вышедшего. Я-то за бумагами интересные детали-оттенки пропускаю. Аж жалко.
Где-то стороной в середине утра прошла к центру городка толпа моих строителей, туда же повалили местные жители. Там, кажется, чего-то кричали.
Пожара нет - чего вмешиваться? Демократия, факеншит, средневековая.
Уже ближе к полудню позвали. Снова - та же площадка у церкви Богородицы.
Народу...! Больше, чем когда я серебро нашёл!
Какой-то благообразный мужчина - староста церковный - объявляет:
-- Люди добрые муромские, никаких замыслов крамольных не лелея, одной лишь заботой о процветании града их, богом хранимого, да об укреплении церкви нашей православной сподвигнутые, собралися на вече. Выслушав всякого вольно, рассудили так: Пресвитеру Елизарию - указать порог. Ибо у нас свой пресвитер добрый есть - Иона. А иного нам не надобно. А коли захочет владыко Черниговский Антоний ставить в Муром наместника, так пусть ставит из наших пресвитеров, коих мы, люди муромские знаем и за жизнь праведную, пред очами нашими проведённую - уважение испытываем. И на том вече наше Муромское приговорило и тысяцкий Илья, Иванов сын, порешил.