Очередной митрополит (Константин Первый), только пришедший от престола Патриаршего, ужаснувшийся нравам русским, бежит из Киева. Бежит - к Антонию. И, умирая вскоре, велит бросить тело своё псам бродячим на съедение. Антоний, хоть и потрясён такой волей в завещании - исполняет.
Правда - недолго. "Пока гром не грянет". Ибо в тот день случилась в Чернигове и Киеве страшная гроза с бурей. Столь наглядно явленная воля господня, с сорванными крышами и разбитыми молниями крестами церковными, убедила похоронить останки совестливого митрополита хоть бы и скромно, но по-христиански.
Смертельная ссора со Свояком по поводу "поста в середу и пяток". Ссора, в которой "раскольник" Антоний следует Патриаршему решению, а не "Всея Руси" и своего князя.
После смерти Свояка - обман боярской верхушки, посылка тайного гонца "законному претенденту", которого приманивает не правом, а беззащитностью вдовы и богатством покойного - пограбить можно. И - провал замысла: сын Свояка поспевает в Чернигов раньше.
Тысяцкий черниговский кричит об обмане на всех углах. Известие о клятвопреступлении попадёт в летописи. Со всем людям русским понятным обоснованием "Ибо был тот Антоний - грек".
Удивительно: постоянно повторяющееся на "Святой Руси" - "греческая вера", "греческое благочестие", "греческая древняя мудрость". Основание для искреннего восхищения, стремления приобщиться. И тут же устойчивое словосочетание, общая уверенность: "грек - лжец". Вероучители - обманщики? А - "истинная вера"? - Это же их, двуличных, проповеди!
Антоний - грек. И пытался, хотя бы обманом боярской господы, возбуждением алчности князя-претендента, крохобора Гамзилы, заставить князей русских исполнять русский же - не греческий! - закон о наследовании. Как его противник, тоже грек, тридцатилетней давности. И снова не получилось.
"Хотели как лучше, а получилось как всегда".
И - ничего.
Ни киевские князья с митрополитами, ни черниговские князья с боярами - не могут сдвинуть Антония. Ни церковный суд, ни народное мнение, ни княжья немилость - ничего не имеет власти над ним. Умирает, заморенный голодом в Киевских застенках Нифонт Новгородский - не на того князя нарвался, тонет в Дунае Леонтий Ростовский - добрался-таки до него "народный проповедник" Феодор.
А Антоний, сидючи вблизи постоянно взрывающегося разным дерьмом Киева, на одном из основных военных путей, участвующий практически во всех княжеских и церковных сварах - живой и невредимый.
Уникальная выживаемость. Всё время в самой гуще, в сердцевине двадцатилетней войны. Часто - на проигравшей стороне. И всё равно - выворачивается, снова поднимается.
Мы были с ним в этой части схожи. Если Боголюбский привлекал меня способностью к новизне, к невиданным прежде решениям, сочетавшимися в нём с последовательностью, занудством, что и мне свойственно, то Антоний - живучестью, непотопляемостью. Это некоторое сходство позволило нам лучше понимать друг друга.
Но об этом позже.
***
Я "вошёл" в Муром серьёзно. Не только деньгами в строящееся училище. Фактория, племена на Мокше и дальше, ход по Оке... Мне нужна была "благосклонность" властей в этом городе. Илья и Иона - её обеспечивали. Не от богатых подношений, а сходством мыслей и целей. Иных начальников - мне здесь было не надобно.
Передача мне земли для стройки была оформлена документально. Но все понимали - "филькина грамота". В любой момент власть может решить аннулировать сделку. Через три года Антоний признавался мне в Киеве, что не стал "поднимать волну" именно потому, что решил:
-- Пусть построят. После, всё едино - заберу.
Время. Черниговский епископ не учёл фактор времени. Того, что ситуация вокруг меня менялась значительно быстрее, чем было ему привычно. "Всеволжск взлетает как ракета".
Через три года у нас уже об других заботах головы болели.
Вот такая забавная история, девочка. Началась с глупого и грубого слова. Не там и не той сказанного. А обернулось... разнообразно.
Изгнание Елизария из Мурома дало отдачу. Придя в Рязань, он, естественно, пожаловался наместнику Рязанскому. Тот, собрата защищаючи, побежал к князю. Живчик, конечно же, взволновался, возбудился, кинулся "спасать церковь святую православную от происков шпыня злобного лысого".
В смысле: прислал мне сигналку. С укоризной. Типа: ай-яй-яй.
Я же вежливый человек! - Тут же извинился-покаялся. Типа: виноват, больше не буду.
В смысле: попов из Мурома - Ильёй Муромцем вышибать.
Да и то правда - у нас что, других богатырей нет? Я ещё до Васьки Буслая не дошёл. Вот тот - "да"! Зря он, что ли, аж в Иерусалим хаживал?