Вскоре герой переживает новый душевный кризис: «… Александр перестал говорить и о высоких страданиях и о непонятой и неоцененной любви. Он перешел к более общей теме. Он жаловался на скуку жизни, пустоту души, на томительную тоску.
твердил он беспрестанно. Он говорит, что теперь его «преследует черный демон». Александр приходит, наконец, к тому, что начинает презирать жизнь, с ее пустотой и ничтожеством: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей», — цитирует он Пушкина. Уезжая из Петербурга, где завершился весь цикл его душевного развития, он говорит словами поэта:
… Он прочел стихотворение Пушкина: «Художник варвар кистью сонной» и т. д., отер влажные глаза и спрятался в глубину кареты».
В деревне Александр воскрес душой: «Боже мой! Как здесь хорошо! — говорил он под влиянием этих кротких впечатлений, — вдали от суеты, от этой мелочной жизни, от того муравейника, где люди
Эти строки из поэмы «Цыганы» обозначили новое восприятие Петербурга — с точки зрения человека, обретшего внутреннюю свободу на «лоне природы» (во всяком случае, так кажется герою). Это восприятие подкреплено еще одной ссылкой на Пушкина: «Глядя на эту картину, Александр начал постигать поэзию серенького неба, сломанного забора, калитки, грязного пруда и запаха».
Таким образом, каждый поворот психологического развития образа в романе сопровождается у Гончарова цитированием Пушкина. Пушкина цитирует в «Обыкновенной истории» и Петр Иванович, находящий для себя у поэта иные возможности. Племянник считает, что «он не читал даже Пушкина», но дядя возражает: «Ну, что у тебя тут еще? «Прозаический дух, демон…» Пиши… «Дядя не всегда думает о службе да о заводе, он знает наизусть не одного Пушкина»». Таким образом, имя Пушкина в «Обыкновенной истории» носит несомненно знаковый характер для каждого из героев. Отношением к его имени герои проходят своеобразный авторский тест. Первый роман Гончарова явно соотнесён не только с «Евгением Онегиным», со стихотворением «Демон», но и — неожиданно! — с повестью «Выстрел». Именно в контексте этой пушкинской повести становятся понятными сложные взимоотношения в любовном треугольнике: Александр Адуев — Наденька Любецкая — граф Новинский.
В «Обломове» влияние Пушкина ощутимо не менее, а может быть, и более, чем в «Обыкновенной истории». Как и в первом романе, в «Обломове» имя Пушкина произносится вслух. В разговоре с Алексеевым Обломов спрашивает:
— Что же он о литературе-то читал?
— Да читал, что самые лучшие сочинители Дмитриев, Карамзин, Батюшков и Жуковский.
— А Пушкин?
— Пушкина там нет. Я сам тоже подумал, отчего его нет! Ведь он хений, — сказал Алексеев, произнося гкак х.
Любопытно следить, как разворачиваются в целые абзацы у Гончарова пушкинские строчки. Вот пушкинский «конспект» беззаботной, «руссоистского толка» жизни Онегина в деревне:
И всё это мы находим в мечтах Обломова. ВIV главе 2-й части Обломов описывает с поэтическим вдохновением, как утром он совершил бы прогулку по саду («Походил бы по саду, подышал утренними испарениями»). Есть тут и «журчанье струй»: «… Незаметно выйти к речке, к полю… Река чуть плещет…». Обед у Обломова в мечтах действительно «довольно прихотливый»: «А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке суетится; поставит одну кастрюлю, снимет другую, тут помешает, тут начнет валять тесто, там выплеснет воду… ножи так и стучат… крошат зелень… там вертят мороженое. До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, посмотреть, как свертывают пирожки, сбивают сливки». Есть в его картинке и «чтенье»: «… Жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим…». Находится место и «лесной тени» («… Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу…») и даже «поцелую белянки черноокой»: «Там толпа босоногих баб, с серпами… Одна из них с загорелой шеей, с голыми локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива…»