Ребенок глядел в глаза волку и не мог отвести взгляда. Мутнеющие черные зрачки зверя притягивали его к себе, разрастаясь, поглощая краски солнечного дня и оттуда, из темной глубины в сосуд человеческого тела, во вместилище души вливалось нечто иное, чужеродное. Знакомый и уютный мир вдруг с грохотом распахнулся навстречу мальчику зевом невидимых врат, став огромным, холодным и опасным. Сур смотрел на себя со стороны, удивляясь своей слабости и беспомощности.
Глаза видели прежде скрытое: следы зверей в траве и запахи, висящие в воздухе. Уши слышали неуловимые ранее голоса лесных обитателей, песни духов воздуха и скрежет червей, грызущих землю под ногами.
Увидел он и тварей бесплотных, забившихся от света в свои тайные норы под камнями и корнями деревьев. Они недовольно заворочались в своих берлогах, ища безглазым взглядом того, кто осмелился их потревожить. Страх холодными пальцами сжал сердце маленького человека, глаза наполнились слезами, и крик уже готов был сорваться с губ, но вдруг Сур упал с высей в свое тело. Зрачки зверя подернулись мутной пленкой. Волк был мертв.
Пальцы мальчика все еще судорожно сжимали жесткую шерсть, и он отдернул руку. К ладони прилипло черное мятое перо.
Наваждение кончилось, луг стал привычным, и уютным. Также ласково светило солнце и зеленела трава, теплый ветер ласкал кожу, и спокойно шелестели деревья. И все же окружающее неуловимо преобразилось. Чуть тусклее стали краски, ушла искристая радость из стрекота травяных скакунчиков, а тени деревьев хранили обещание угрозы. Промелькнувшие мгновения стерли с мира налет безмятежности и невинности.
Мальчик бросился назад к дому, тщетно надеясь найти там покой и утешение.
Сур выбрался из низины на сухую, прокаленную солнцем и выбитую копытами козьих стад, вершину холма. Ниже у подножия лежал доминиум его отца, управителя десятика, куска дороги длинною в десять верст. За содержание каменной мостовой в чистоте и порядке управитель получал в наследственное владение придорожную землю и двор для проезжающих - двухэтажное глинобитное строение, в котором сдавались на ночь углы и стойла для тягловой силы.
Гостиный двор стоял за дорогой, а под холмом располагался дом с загонами для скота, бараком для рабов и охраны. За стеной благоухал фруктовый сад с прудом. Вокруг расстилались поля, огороженные приземистыми каменными заборчиками. Дальше, среди пологих холмов лежали пастбища, прорезанные овражками и усеянные рощицами.
Сур подбежал к ограде и, проскользнув в калитку, понесся через гряды с зеленеющими травами и овощами. Старый одноглазый раб - садовник сердито крикнул что-то, разгибаясь, и угрожающе держа в руках палку – мотыгу, которой рыхлил гряды, но, узнав хозяйского сына, только вздохнул и погрозил вслед пальцем, шамкая беззубым ртом.
Мальчик и сам уже угомонился, оказавшись в стенах родного дома, который сейчас казался ему обителью покоя и надежности. Сойдя с грядки, он со стыдом глядел на пробитую в рядах сочных душистых стеблей просеку. Попытался поднять смятые растения, измазав ладони клейким пахучим соком, но усилия были напрасны. Сур уныло побрел дальше, мучаясь раскаянием и уже почти забыв о причине своего испуга. Теперь, если отец узнает про испорченные грядки с любимыми артишоками, старику Фему попадет. Хорошо, если отец в добром настроении, иначе лежать садовнику на заднем дворе под сыромятным хлыстом надсмотрщика Крауда.
А ведь старик был добр к мальчику. Тайком от хозяина давал самые первые, самые сочные плоды. Показывал своих лучших и редких зеленых питомцев, рассказывая, как они растут и для чего нужны, при каких хворобах помогут. Потому Отец и держал у себя покалеченного и немощного раба, который лучше городских костоправов знал все, что зеленеет под оком Ллуга, и мог лечить простую и двуногую скотину, сохраняя хозяину усадьбы немалые деньги.
Сур бы с радостью заступился за старика Фема, случись все еще полгода назад, но сейчас... В последнее время владетель стал резок и холоден с младшим сыном. Мальчик не мог понять причины, но чувствовал, что это связано с возвращением его старшего брата.
Риднур, коренастый и черноволосый, был отражением своего отца не только внешне, но и по духу. Столь же надменный и своевольный, сколь и жесткий он, как шептались домашние рабы, ничего не унаследовал от своей матери - рано ушедшей мягкосердечной и безвольной Номи, дочери городского чиновника. Свои черты она передала дочерям Нисто и младшей Полл, при рождении которой и покинула мир Ллуга. Нисто отец уже сумел выгодно выдать замуж за смотрителя каменоломен, а рано располневшую Полл пока не смог пристроить, и часто злился на нее. Потому сестра почти не показывалась из женской части дома.