Я помял траву на грядке у Фема, - прохныкал Сур. - Я боюсь, теперь отец велит его высечь, а ведь я виноват...
Наэль рассмеялась и прижала мальчика к себе.
В это мгновение в комнату ввалилась толстая кормилица и, увидев своего питомца, прижавшегося к матери и в слезах, запричитала:
Я не виновата, хозяйка, видит Ллуг, не виновата. Несносный мальчишка сам сбежал от меня. Я Лана, а не лань, мне за ним не поспеть. Поверьте, хозяйка, поверьте... я все поля обегала. Сколько раз я ему говорила, Дадра свидетельница, сколько раз...
Иди, иди,Лана, оставь нас, - махнула рукой Наэли, выпроваживая служанку.
Не виновата я, хозяйка, видит Ллуг! - протараторила кормилица и, наконец, ушла.
Зачем ты убежал от Ланы, ты ведь знаешь, ей за тобой не угнаться? - Стараясь быть строгой, спросила приемного сына Наэли. - Зачем ты ее обижаешь, ведь она тебя выкормила?
Я уже не ребенок, - гордо, но срывающимся от слез голосом ответил Сур, - мне няньки не нужны!
Глупый мальчик. - Женщина рассмеялась, рассыпав по комнате трели серебряных колокольчиков, - говоришь, не нужны няньки, а сам плачешь из-за грядок. - Но, увидев умоляющий взгляд Сура, добавила: - Не бойся, я попрошу не наказывать Фема. Подожди, только закончу ряд и пойду, поговорю с Латом. А ты иди, пусть Лана тебя накормит. Опять с утра голодный. Ну, иди, да смотри, иди на кухню, а то рассержусь... – И хозяйка усадьбы вытолкала мальчика за дверь, а сама вновь села к станку.
Сытый и совсем успокоившийся, Сур возвращался по крытой галерее в свою комнату, когда услышал доносящиеся из атриума громкие возбужденные голоса приемной матери и отца.
Нет и еще раз нет, - гремел хозяин усадьбы, - моим наследником будет Риднур и только он. Сура я сделал наследником, чтобы ничего не досталось моим племянничкам и братцу, да падет на его голову гнев Ллуга. Чтобы эта голытьба спустила все, что я заслужил своей кровью...
Но ведь он твой сын...
И сын рабыни, грязной неблагодарной рабыни! Нет, теперь, когда вернулся мой законный сын, вернулся героем, разве я отдам все в другие руки?! Нет, только Риднур! Клянусь Ллугом...
Но ведь ты не...
Успокойся, он останется при тебе. Все-таки в нем моя кровь. Я дам ему хорошее воспитание и рекомендации. Но на наследство пусть не рассчитывает!
Что ж, Дадра тебе судья...
Дальше Сур не посмел слушать, испугавшись, что его заметят. Осторожно, стараясь не шуметь, выскользнул из дома и направился в сад к пруду. Похоже, его судьба уже решена. Сейчас он не хотел видеть не только отца или кормилицу, но и Наэли. Отсидевшись в гроте, пока слезы обиды не высохли на лице, мальчик отправился искать одноглазого старика. Доверить услышанное ему было больше некому.
Фем нашелся у входа в усадьбу. Он сидел на каменной скамье перед воротами и глядел на дорогу, раскаленную от зноя. Над лентой тесаных камней плясали струйки горячего воздуха, размывая очертания постоялого двора, тихого и пустого. Ночные постояльцы с рассветом поспешили отправиться в город или дальше на север. Рабы уже успели очистить загоны и углы и теперь пережидали полуденную жару в тени.
Сейчас садовнику тоже можно было отдохнуть. И каменная скамейка,стоящая в тени раскидистого масличника, была не самым плохим для этого местом. Оба, и мальчик, и старик, частенько коротали здесь время, с интересом рассматривая проезжающие мимо груженые повозки торговцев, шеренги солдат, или просто путников, спешащих на полдень, в великий Арех или назад, на полночь, в земли холодного Ваилла.
Сур присел на теплый камень и Фем, посмотрев на него, улыбнулся беззубым ртом.
Глава 2. Ученик и учитель.
Видение замутилось и рассыпалось на лоскутки и точки, вновь превратившись в пляску радужных клубов густого тумана. Он пульсировал, то острыми иглами холода, то укусами жара впиваясь в кожу. Бьющаяся в кулаке серая нить вдруг рванула человека ввысь, опоясав кисть кольцом боли. Сур взлетел вверх и вновь повис в молочной пустоте. Замедлилась и пляска юрких прожилок. Радужные волны все ленивее перекатывались перед глазами и, словно прибой на прибрежном песке, стали вырисовывать цветными крапинками смутно-знакомую картину. Она становилась все четче. Яркие песчинки ложились все плотней и, наконец, последняя волна схлынула, оставив новое видение знакомого места - прохладную тень под сенью кустов, пестрый ковер склона холма и белое пятно мертвого волка на нем.
На поляну вышел человек. Под бурым дорожным плащом виднелась лекарская сумка. За плечами кожаный мешок. Окинув луг взглядом, незнакомец увидел распростершегося под кустом белого зверя. В один прыжок оказавшись рядом, приподнял волчью морду. Заглянув в мертвые глаза, разочаровано опустился на траву и принялся внимательно осматривать луг, заглядывая под каждую травинку, как будто даже обнюхивая их. Иногда он останавливался, прислушиваясь к чему-то. И, не найдя ничего, вернулся к волку. Вновь осмотрел тело зверя, перебрав, казалось, каждую шерстинку. Потом опустился рядом, скрестил ноги и, закрыв глаза, надолго замер.