Я пойду навстречу тьме и встану на ее пути.
Ты примешь облик и судьбу Истинного Волка?
Я приму уготованную мне судьбу
Тогда ты готов вступить в круг Крома. Приходи и займи свое место.
На рассвете вновь поднялся ветер. Он трепал кожаный полог, раздувая потухшие было угли костра, рвал на клочки грязное покрывало облаков. В прорехах показалось густо-синее осеннее небо.
Сура разбудил запах похлебки. Астер уже подогрел на угольях воду и накрошил в нее сухого мяса, зерна, орехов и приправ.
Учитель, мне снились голоса.
Лекарь лишь молча кивнул.
Мы идем сегодня, учитель?
Астер снова кивнул и, подняв голову к небу, добавил:
День будет ясный, ночь лунной. Подошло время собрать круг.
Они шагали без устали, с коротким перерывом на трапезу. День и вправду выдался солнечным. Недремлющее око огненного Щита высушило остатки вчерашней сырости. Степь становилась плоской, как ладонь, все дальше отодвигая горизонт, и лишь редкие пологие холмы да мелкие балки нарушали ее однообразие. Ветер раскачивал побуревшую от дождей траву. Изредка слышался тревожный свист сусликов, а в подернутом легкой сеткой высоких облаков небе мелькали охотящиеся соколы.
На бирюзовой полосе окоема показался холм, увенчанный короной стоячих камней. Они казались черными на фоне светлого закатного неба. Одиночные столпы чередовались с арками из двух стояков и накрывавшей их плиты. Не нужны были вопросы, чтобы понять и почувствовать - пришли. Там, на вершине кургана, цель долгого пути.
Сур и Астер разожгли костер из остатков принесенного с собой хвороста. Учитель опустошил мешки, достав остатки съестных припасов. Ученик понял, что бы ни ждало их этой ночью, возвращаться пешком уже не придется.
Ты должен знать, прежде чем вступишь в круг… Готов слушать?
Да, учитель. - Сур выплеснул последние капли воды на землю и убрал чашку в мешок. - Я готов.
Помнишь, мы говорили, что мир един и все живое и жившие лишь его крохотная часть.
Я помню, учитель.
Так вот, не только каждый из нас часть этого мира, но и мир лишь часть нас самих. Каждый из нас несет в себе все мировое яйцо. У нас, как и у него, есть круг внешний - броня телесного облика, круг внутренний за рекой огня - стены нашей души, а внутри них, за полосой молочных туманов, наша истинная бессмертная суть, та, что вольется когда-нибудь малой каплей в океан, омывающий пределы этого мира. Круг на холме - изображение мирового яйца, пределов обитания, очерченных Кромом. Проходя его, ты освободишься и от темницы внешнего облика, и от оков духа, и, если достоин, займешь место среди нас.
Медный диск лика Атес смотрел с небес, окруженный звездами. Они мерцали, трепеща в ожидании предстоящего таинства. Теперь, в серебряном сиянии, исполинская ограда казалась ослепительно белой, искрящейся ярче драгоценных диамантов в коронах семи царей. Но проходы между ними затянула жемчужная дымка. Сур явственно чувствовал исходящие из сердца круга волны колющего тепла и незнакомой истомы. Его все сильнее влекло сияющее марево.
-Иди, время пришло. - Голос учителя почему-то звучал тихо, с явственной грустью. - Иди, и... встретимся в круге.
Суру уже не нужны были слова. Он взбирался по склону, торопясь приблизиться к каменной короне. Наконец, достигнув ее, остановился перед проходом между шероховатыми, покрытыми трещинами, камнями. Жемчужное сияние стекало ручейками искорок с мегалитов и, расплываясь в воздухе радужной вуалью, скрывало то, что ждет впереди.
Юноша глубоко вздохнул, задержал дыхание на два... три... четыре удара сердца, шагнул вперед и … ничего не почувствовал. Лишь свечение теперь струилось со всех сторон, окутывая его непроглядной блестящей пеленой. И вновь он не смог увидеть, что же происходит впереди, сделал шаг вперед и вдруг заметил, что его пальцы теряют очертания. Плоть таяла, расплывалась в розовом свете. Руки стали похожи на волчьи лапы, потом просто на сгустки тумана.
Сур испугался и уже готов был отступить, но зов, что шел из сердца кромлеха, был сильнее страха. Юноша добрался до второго, меньшего круга камней. Задержался перед ним. Закрыл глаза и опять шагнул вперед.
На этот раз проход сквозь преграду отозвался в голове холодком и легким покалыванием, и Сур ощутил себя совершенно иным. Исчезли случайные мысли, мелкие страхи. Он был спокоен и наполнен необычайной радостью, поющей гармонией, видел и ощущал все вокруг столь ясно, что глаза и уши ему были не нужны. Казалось, он знал ответ на любой вопрос, проникнув в саму суть вещей. Для него пел мир и рокотал прибой безбрежного небесного океана.