Процессия остановилась лишь у громоздкого стола с загадочной посудиной. Легко, словно манекен, водрузив пленника на стол, амбалы защелкнули стальные скобы-оковы на руках и ногах и синхронно отошли назад. Вот ведь – не разглядел я раньше эти стильные аксессуары, а ведь они неспроста там предусмотрены…
Голубоглазый деловито подошел к стенающему толстячку и требовательно вытянул руку. Один из охранников тут же вложил в нее нож, которым блондин немедля принялся выводить на теле жертвы знакомые рисунки. Происходящее далее сильно напомнило сцену из подвала, когда очкастый разделывал моего бывшего начальника, – с той разницей, что в этот раз уши закладывало от воя и криков пациента.
– Позвольте, Геннадий Генрикович! – задыхаясь и исходя кровавой слюной, кричал толстяк. – Я же ни в чем не виноват! Всегда был верен вам! Позвольте-е! А-а-а! – заискивающий тон резко переходил в отчаянный крик и обратно в раболепный трепет.
Мужичок дергался, как насаженный на соломинку слепень, а блондин продолжал экзекуцию со спокойствием опытного хирурга. Лишь пару раз раздраженно поморщился, на мгновение прерывая операцию. Спустя некоторое время мольбы мужика превратились в неразборчивый бубнеж, а потом он вдруг замолчал и вроде как потерял сознание. Через минуту голубоглазый удовлетворенно окинул взглядом художество, приложил раскрытую ладонь к центру груди несчастного и отошел назад. От тела жертвы повалил густой дым, повсюду стал распространяться противный запах горелой кожи и паленых волос. Толстяк же вдруг задрал голову, и в блондина вперилась пара застланных серым туманом глаз.
– Мы служим лишь Ма’Амону, по воле и указу его, – жутким низким басом, словно сотканным из десятка разных голосов, произнес изрезанный – и задергался в конвульсиях перед тем, как распластаться неподвижно на жертвенном столе.
А дым, зависший в помещении, вдруг собрался в воронку и с шипением устремился в блескучую посудину, что стояла рядом.
– И я служу, глупец. Одному ему, – блондин снисходительно похлопал страдальца по щеке и зашагал прочь, махнув бритоголовым рукой. – Это был последний высокоранговый. Очистите всё от насекомых, здесь мы закончили.
Пара крепышей отправилась с упомянутым Геннадием Генриковичем, а оставшиеся два, в том числе и мой рыбоглазый знакомец, принялись бодро открывать одну клеть за другой, сволакивая слабых и безвольных к жертвенному столу. Бритыши в точности повторяли проделанное их начальником, но спешно и как-то небрежно. Впрочем, на результате это особо не сказывалось – несравнимо более тонкие струи дыма вновь впитывались в посудину, а жертвы кричали нечто неразборчивое.
Щерба, завороженно наблюдавший за происходящим, вдруг отмер и заметался по клетке.
– М-мать! Видал, как брюхана раскум-марило?! Никитос, надо что-то делать! Урки под нож пустят, м-мля! – выпучив глаза, Валера сжал руками прутья решетки, словно пытаясь их раздвинуть.
– Знаю, Щерба, знаю, – я провел ладонью по волосам и сел на пол, прислонившись спиной к стене.
Дельных мыслей не было. Их и обычно-то не сильно много имелось, а теперь, в подобных обстоятельствах, в голове и вовсе воцарилась гнетущая пустота. Попытался нащупать энергию – но не ощутил даже покалывания в кончиках пальцев. Значит, будем следовать четкой, аккуратно спланированной импровизации.
Глава 6
Огляделся вокруг, словно путь к спасению был скрыт рядом – среди разбросанной на холодном бетоне соломы, меж стальных прутьев клетки или витал где-то под потолком. Заглянул в округленные глаза Валеры – но не увидел ничего, кроме страха и толики отчаяния. Вновь прикипел взглядом к неспешно исполнявшим свои мрачные обязанности амбалам – казалось, будто они двигаются в замедленной съемке. С жадностью улавливал каждое их движение, пытался рассмотреть хотя бы тень эмоции на лицах. Но – ничего.
Мертвы ли люди, сложенные, словно манекены, у стола? Что именно с ними произошло? И что делать нам? Забавно, что думал я уже не только о себе, – за прошедшие сутки вынужденного соседства почувствовал что-то наподобие привязанности к деревенскому Ромео. Как там у них сложилось бы с обворожительной Натахой?
Замотал головой, прогоняя бесполезные мысли, – не хватало последние секунды жизни посвятить подобным размышлениям. Но, прокручивая в уме всевозможные сценарии, приходил к неутешительному выводу: ничего мы сделать не сможем. Изможденные и растерянные, мы и в лучшем состоянии не были способны противопоставить что-либо нелюдям. Поймал себя на мысли: уже почти спокойно отношусь к тому факту, что меня окружают так называемые демоны, – словно смотрю фильм, где жестокие сцены насилия и литры крови поначалу ввергают в шок, но через полчаса бесконечной мясорубки воспринимаются как неотъемлемая часть пейзажа на пикнике.