Через полчаса мы мчались по отреставрированной Нижневолжской набережной, мимо прогуливающихся людей, бесконечных палаток с мороженым и спешащих куда-то велосипедистов. Поймал себя на мысли, что еду в бар в трезвом уме и ясной памяти первый раз. Странное дело: обычно люди не помнят, как покидают бары, а у меня вот наоборот выходит.
Светило солнце, отражаясь от покрытой рябью реки, вокруг прогулочного катера кружили чайки, перекрикивая друг друга, пушистые облака неспешно плыли по лазурному небу. А на душе было тягостно и противно; не знаю, что послужило тому причиной – прошедшая ли ночь или всё приключившееся за последние дни. В голове то и дело всплывали искаженные ужасом или мертвенно-бледные образы людей, которых я никогда не видел, и накатывали тяжелые, тягучие эмоции, мне не принадлежавшие.
Невзрачная бетонная коробка с потухшей неоновой вывеской производила угрюмое впечатление – возможно, так оно и должно быть, ведь заведение «На дне» предназначено явно не для всех. Если б у меня не было полной уверенности, что бар работает, никогда не решился бы зайти туда.
Самостоятельно открыв дверцу автомобиля, Шкет выпрыгнул на асфальт, отряхнулся – и рысью побежал к приотворенной входной двери. И когда он в туалет успевает ходить? Ни разу не застал пса за этим занятием, странно даже. Не то чтобы я специально выслеживал его на этот счет, но обычно собаки не стесняются справлять нужду при всех. Хотя этот экземпляр обычной собакой уж точно не является. Надо будет расспросить кого-нибудь о нем.
Галантно пропустив Маришку вперед, я переступил порог и тут же насторожился: из подвала доносились подозрительные звуки, чем-то напоминавшие слышанное в иезуитских застенках, – тихий плач, всхлипы и неразборчивые мольбы. Маришка замерла, ладонью подала знак остановиться – его я понял сразу: фильмы про полицейских смотрел, не дурак. Только вот смелость девушки-суккуба, осторожно зашагавшей к источнику шума, не разделял. Нет, пойти-то за ней я пошел – не позориться же перед дамой – хотя с гораздо большим рвением вернулся бы к машине.
Дойдя до спуска в подвал, Маришка жестом приказала оставаться на месте, а сама, крадясь как кошка, на полусогнутых, начала осторожно перешагивать со ступеньки на ступеньку. Спустившись наконец-то вниз, она взглянула куда-то вправо и заметно расслабилась – распрямила спину и уперла руки в бока. Молча подозвала меня, а сама продолжала смотреть в сторону. Я, на всякий случай соблюдая осторожность, тихонько приблизился – и лишь после ее утвердительного кивка зашел в зал. Представшая картина смотрелась жутковато.
Возле матраса, где еще недавно в беспамятстве валялся я, на полу сидела девушка, сотрясаясь от рыданий и обхватив колени руками. Грязные, слипшиеся волосы, порванная в нескольких местах джинсовая курточка и потекшая тушь придавали ей жалкий вид. А над ней, как-то неестественно скрючившись и плотоядно скалясь, стоял Плант. Черные как смоль волосы, казалось, чуть заметно шевелились, словно змеи, глаза светились алым, а кожа блестела красными изгибами узоров.
Я попытался подойти ближе, чтобы помочь рыдающей девушке, но Маришка схватила меня за плечо, покачав головой.
– Не лезь, – прошептала она еле слышно.
Никогда не отличался повышенным уровнем благородства, но безучастно смотреть на такое было сложно. Не знаю, что делали или собирались сотворить с бедняжкой, но происходящее ей явно было не по нраву. Да и новоявленный Георгий, и до того выкидывавший всякое, теперь нешуточно пугал.
Рядом с ними, прислонившись к стене, стоял Карлос, беззаботно ковыряясь в зубах, а в углу на табуретке сидела женщина лет сорока и читала какой-то пестрый глянцевый журнал. Завидев нас, она мило улыбнулась и помахала рукой, а бородач вразвалочку подошел к Маришке.
– Она человек? – поинтересовалась суккуб.
– Да. Одна из осведомителей Алишера.
– Ясно, – кивнула моя спутница и продолжила бесстрастно наблюдать за происходящим.
А мне вот ни черта ясно не было. С одной стороны, вся эта гоп-компания ничего плохого мне не делала и даже немало помогла. Если говорить совсем уж откровенно – не уверен, что без них я был бы до сих пор жив. Внутри всё так и кипело от желания вмешаться, но на этот раз решил-таки им довериться и посмотреть, что из всего этого выйдет.
Плант же присел на корточки и поднес к шее девушки руку – на кончиках его пальцев в тусклом освещении настенных плафонов блестели тонкие и острые, как иглы, когти.
– Не плачь, родимая, – жутко ухмыляясь, полушепотом проскрипел Георгий, – скоро всё закончится. Тебе не надо больше их слушаться, – проведя по шее жертвы самым кончиком когтя, он ловко подцепил пальцем выступившую кровь и тут же слизнул ее, блаженно зажмурившись.