Выбрать главу

Генри пристально посмотрел на собеседника.

— Бартоломью не неуязвим, ты прекрасно это знаешь, — тихо продолжил Амос. — Если он забросил крючок на Дульчи, может, я смогу кое-что разнюхать о его сыночке…

Генри неожиданно выпрямился. Амос резко замолчал, его горящие глаза следили за капитаном.

— Коразон — настоящий ад, Амос, — задумчиво произнес Генри.

— Конечно, — согласился Амос, — все Пограничные миры — это ад, но мы могли бы доставить себе удовольствие, усмирив его хоть чуть-чуть… — на мгновение взгляд Амоса смягчился и стал мечтательным… — Еще одна прогулка перед большой темнотой. Помнишь, капитан, что почувствуешь, когда у тебя под ногами палуба, а ты, несмотря на все преграды, мчишься вперед…

— Черт тебя бери, Амос, — тихо сказал Генри, и в его глазах появился какой-то новый свет; он встал, выпрямил спину. — Может, мне и есть что сказать старому Бартоломью.

Амос вскочил на ноги, громко расхохотался, похлопывая Генри по плечу.

— Вот это мысль, капитан! Пусть он напевает мелодию, слова к ней придумаем мы!

Генри черкнул короткую записку Дульчи, положил ее на стол. Затем приятели вышли через кухню в гараж. Капитан Генри скользнул за руль низкого черного лимузина, запустил двигатель, понесся по дороге. Ночь была ясной, высоко в небе повисла Хоуп — большая луна, а бледный диск маленькой Дрим только показывался над верхушками тополей.

Генри выехал на прибрежную дорогу и помчался по пустому гудронированному шоссе к светящимся башням Молла.

Сенатор Бартоломью в расшитом блестками халате стоял в дверном проеме и переводил глаза с Генри на Амоса.

— Что случилось? — выдохнул он, остановив взгляд на высоком старике с огрубевшим лицом и белыми жесткими коротко подстриженными волосами. — Сейчас полночь…

— Сегодня ты приезжал ко мне, сенатор, и просил сделать для тебя какую-то работу. Я здесь, чтобы ответить на твой вызов.

— Ты… согласен? — сенатор отступил назад, приглашая пришедших войти и нервно приглаживая свои седеющие волосы. — Это просто замечательно! Здорово! Но почему, во имя порядка, ты не сказал об этом днем?..

Генри обвел взглядом слабо освещенную, роскошно обставленную гостиную.

— Я делаю это не во имя порядка. Я делаю это просто, чтобы сделать. Думаю, что я подремал на солнышке достаточно, чтобы продержаться некоторое время, а может, перспектива видеть твою постную физиономию, каждый раз, когда мне что-либо необходимо в Молле, показалось мне слишком мрачной. Какая разница? Я здесь.

— Да… — Бартоломью кивал, потирая руки. — Замечательная новость, капитан. Я был уверен, что ты одумаешься, то есть я знал, что у тебя есть чувство товарищества.

— Да, как в общественной бане! А теперь, прежде чем идти дальше, давай проясним некоторые вещи. Во-первых, все делится пятьдесят на пятьдесят.

Бартоломью подскочил, словно его чем-то кольнули.

— Послушай, разговор шел о…

— Половина моей правнучке, половина твоему сыну, — продолжал Генри.

Тяжелые брови Бартоломью полезли на лоб.

— Лэрри? — У него был ошарашенный вид.

— Мне не нравится идея работать на тебя, сенатор, а твой банковский счет и так перегружен.

Бартоломью тяжело дышал.

— Я с самого начала думал только о будущем мальчика, но почему ты проявляешь интерес… — он неожиданно замолчал, пристально посмотрел на Генри, затем понимающе кивнул. — Ага, думаю, что понимаю. Твоя правнучка и Лэрри.

— Пожалуй, тебе лучше на этом остановиться, — произнес Генри ледяным голосом.

Бартоломью подергал лацканы своего халата.

— Очень хорошо, не будем болтать попусту. Но выгода будет подсчитана после всех расходов, имей в виду!

— Отлично. Значит, соглашение достигнуто.

Бартоломью подергал себя за губу.

— Ты меня удивляешь, капитан. Я и не думал, что ты неравнодушен к моему мальчику.

— Он заслуживает своей доли, сенатор, он ее заработает.

— Эй, Генри! — начал было Амос.

— Заткнись, Амос, это мое дело.

У Бартоломью перехватило дыхание.

— Послушай, — пробормотал он. — Ты ведь не хочешь сказать…

Капитан Генри кивнул.

— Хочу, хочу, сенатор. Ты что думаешь, что я отправлюсь туда один?

— Это что — дурацкая шутка?

Глаза Генри блеснули под белыми бровями.

— Ты хочешь, чтобы я отправился на Коразон. Я отправлюсь, но только в том случае, если твой статистически средний сын отправится со мной.

Бартоломью вытирал лицо огромным расшитым цветочками платком. Швырнув его на пол, он повернулся к капитану.

— Нет. Я тебе уже десять раз повторил. Бери любого другого человека, но не трогай моего мальчика!

Генри повернулся к двери.

— Пошли, Амос. Я еду домой, в кровать, там мое место…

Сенатор бросился ему наперерез. Лицо его было пунцовым. Он поднял палец и помахал им перед носом капитана.

— Ты думаешь, когда на карту поставлено благосостояние планеты, можно устроить себе развлечение, выдвигая фантастические условия? Что за безумные шутки… Ты… Ты…

— Минуту назад ты называл это благородным предприятием, а сейчас говоришь о безумных шутках.

— Я не это имел в виду! Ты перекручиваешь мои слова!

— А ты не перекручивай моих, сенатор. Давай выясним раз и навсегда. Ты рискуешь своим капиталом, я — своей шеей. Я вернусь — твой мальчик тоже

— с добрым куском Коразона, и это сделает нас всех слишком богатыми, чтобы общаться с кем-либо.

— Мне кажется, я понимаю. Тебе нужен заложник! Ты мне не доверяешь!

— Может, дело и в этом, если ты хочешь откровенности.

Бартоломью вытащил новый платок, промокнул лицо, вытер за ушами.

— Мой мальчик не готов к подобным делам, — сказал он. — Он слабый, он устал, работая на своей Территории…

— Знаю-знаю, политик никогда не спит, но он также не дышит свежим воздухом, не чувствует прикосновения прямых солнечных лучей к своей коже, не ест сырого мяса и не спит в носках. Он получит возможность проделать все это во время похода.