Несколько раз, оставшись без света, Ева замедляла шаг и подумывала вернуться на Новокузнецкую. Как все ужасно вышло. У Фольгера случился приступ. Он надрывно кашлял, отхаркивался кровью, изгибался и тянул руки вверх. А потом потерял сознание. Поначалу девушка очень сильно испугалась. Но, убедившись, что Филя жив, быстро оделась и постаралась незаметно покинуть бандитскую станцию. У входа в туннель возле костра сидели несколько крепышей, но никто из них и не подумал остановить ее. Ева обладала особым даром. Она представляла себя летучей мышью и внаглую шла мимо охраны, быстро произнося про себя: «Меня нет! Меня нет! Меня нет!» Люди, если специально не концентрировали на ней внимание, а травили байки или играли в карты, не замечали девушку. Они смотрели на нее, как на многоножку, семенящую по стене: «Ну, идет себе какая-то краля, и пускай идет, нам-то что?» Правда, действие дара не отличалось постоянством, и в Рейхе Еву несколько раз задерживали на блокпостах.
Уже возле самой Павелецкой Ева развернулась и прошла с десяток шагов в обратном направлении. Вдруг Филя умер? Или еще хуже: его прирезали отморозки Басмача и скормили людоедам у Мертвого перегона? Но, хорошенько поразмыслив, девушка отказалась от глупой затеи возвращаться на Новокузнецкую. Уже никому ничем не помочь. Да и Басмач после бегства посадит ее на цепь. А может, и не посадит. Может, наградит. Кто знает, что у него на уме? Лучше не рисковать.
«Ты, Филька, сволочь конченая, – а все равно жалко тебя, козла бессердечного», – подумала Ева, перейдя почти на бег.
Павелецкая радиальная встретила путницу гнетущим ледяным сумраком. Ева здесь никогда не была, но много слышала о станции с неисправными гермоворотами, на которую практически каждую ночь наведываются мутировавшие твари. Она взглянула на фосфоресцирующие огоньки наручных часов. Около десяти утра. Стрельбы не слышно. Значит, все монстры спят мирным сном на поверхности, на руинах Москвы.
«И снимся им мы, – подумала девушка, – и урчат у них, бедных, животики, и слюнки текут на бетон, и лапками они дергают во сне, и не понимают, за что в них стреляют, они ведь просто хотят кушать…»
Ева включила фонарик и принялась высматривать лесенку или какие-нибудь ящики, по которым было бы легче взобраться на платформу. Однако в бледно-желтое пятно света попадал лишь ненужный мусор.
– Добрая женщина, а добрая женщина, дай горемыке патрошку на крысиную окрошку.
Ева вздрогнула, повернулась на противный голос и увидела перед собой сидящего на корточках худощавого уродца с бельмом на глазу и гитарой в костлявых руках. Только сейчас девушка осознала, что сбежала с Новокузнецкой безоружной, если не считать перочинного ножика, лежащего в кармане шерстяных брюк.
– У меня нет патронов, – сказала Ева.
– Жалко, жа-а-алко! – заныл оборванец. – А я хотел песенку спеть в благодарность.
– Подожди, – девушка сняла рюкзачок с плеч, порылась в нем и достала консервную банку без этикетки, – держи.
– У-у-у-у! – завыл от восторга мужичонка. – Носок благодарен. Благодарен своей Радости. Он сейчас песенку споет.
«Дура я! Отдала завтрак», – с досадой подумала Ева, а вслух произнесла:
– Не надо ничего петь.
– Почему? – провизжал уродец. – Носок умеет хорошо петь. Вот послушай, добрая женщина…
Мужичонка уже коснулся струн, когда послышался грозный оклик, заставивший девушку содрогнуться:
– Носок, мать твою! Ты опять к людям пристаешь? Сдриснул с моих глаз! Ты ж уже пожрал сегодня. Что тебе еще надо?
Уродец недовольно фыркнул, поднялся с корточек и засеменил в туннель. В лицо Евы ударил свет фонаря. Прищурившись, она разглядела мужской силуэт.
– Ничего себе! – громко сказал мужчина. – Какая красотуля! И одна по туннелям шастает. Тебе не страшно, девица?
Ева оценивающе посмотрела на собеседника и, поняв, что тот ничего плохого ей делать не собирается, а даже, наоборот, с удовольствием готов попасть под обаяние прекрасной незнакомки, состроила нарочито сердитую мордашку и притворно строго произнесла:
– Ты бы лучше не болтал, а помог даме подняться.
Мужчина удовлетворенно гоготнул и протянул широкую лапищу Еве. Та уцепилась за нее двумя руками и мгновение спустя оказалась на платформе.
– Где таких красивых берут? – спросил мужчина. – Неужто на Новокузнецкой?
– На Новокузнецкой, – ответила Ева, поправив свитер на горле, и, чуть склонив голову на бок, кокетливо улыбнулась.
– У вас там что, массовое помешательство? Одни смертники до Павелецкого вокзала по поверхности драпают. Ты вот по туннелям ходишь, светишь своей красотой, ничего не боишься. А ведь ты слишком красивая, тебе опасно без сопровождения.