В городе уже имелся институт с советским ядерным реактором (исследовательским, таким же, какой в МИФИ поставили, правда чуть попозже), а теперь в городе строился завод, на котором можно было изготавливать корпуса реакторов типа ВВЭР. Небольших, как раз для станций на сто двадцать пять мегаватт — но это для Средмаша они небольшими считались, а для крохотной Кореи они выглядели гигантами. Настоящими гигантами, ведь еще ни один завод в Корее (как в Северной, так, кстати, и в Южной) ничего похожего по размерам (не говоря уже о сложности) изготовить не мог. И если… когда этот завод заработает, КНДР совершит настоящий скачок в своем промышленном развитии. Совершит с помощью американского станка ценой в двенадцать миллионов долларов (ну, еще и гидравлического пресса на двадцать тысяч тонн, который ивановцы обещали через год изготовить и поставить).
Дед проделал просто выдающуюся работу: заказать очень непростое и совершенно уникальное оборудование в США даже мексиканцам не удалось (потому что на нем можно было делать в том числе и мощные электрогенераторы с турбинами, а янки конкуренты в этой области были не нужны, они сами всё в Мексику поставляли), но у него получилось уникальный станок все же заказать в ФРГ (и даже договориться, что на заводе обучат и мексиканских инженеров, которые его потом соберут на месте и запустят в работу). А еще он сумел приобрести совершенно мексиканский пароход (сделанный в США еще в войну) для того, чтобы на нем этот станок «перевезти в Мексику». И на все это у него ушло больше трех месяцев, так что обратно в Пхеньян он вернулся уже когда в Йонбёне стройка шла вовсю — и первым его делом там стало «успокаивание возмущенной общественности».
Правда, успокаивать народ он стал несколько своеобразно: в местной газете напечатал статью, в которой сообщил этой самой общественности, что китайцы за полгода того же мяса сожрут свою двухлетнюю норму, но за это они и новый завод выстроят, и много новых красивых и уютных домов для местных жителей. Но главное — китайцы поставят в городе две новых школы, четыре детских сада и новейшую детскую поликлинику. Мне он потом сообщил, что неприязнь к китайцам в городе пропала сразу после того, как именно о поликлинике в газете написали, причем не просто пропала: крестьяне из окрестных сел стали почти каждый день овощи на кухни китайских бригад в качестве подарков привозить…
И я очень радовалась, что все закончилось мирно, ведь завод в Йонбёне был вообще самой дорогой (и самой для реализации довольно многих планов нужной) стройкой. Да, корпуса там смогут делать для реакторов довольно «слабеньких» — но по расчетам они их смогут уже через пару лет выпускать по пять-шесть штук в год, а все остальное оборудование «ядерного острова» в СССР могли выпускать в достаточных количествах вообще без проблем, но даже с чехами мы могли делать по паре корпусов в год. Ну, по три, а если повезет, то могли и четыре изготовить — но это несколько громадных заводов, а тут в общем-то масштаб завода воображение точно поразить не мог. Но главное заключалось в том, что все вложения в этот завод товарищ Ким мог вернуть уже в следующем году, как раз когда начнется именно основное финансирование советских космических программ. Вернуть как товарами народного потребления, так и совсем иными.
На советских спутниках специального назначения и оптика стояла очень специальная. К тому же настолько дорогая, что на тех же «Звездах» предусматривался вариант перед прекращением их эксплуатации оптику снимать и возвращать за Землю: на это даже отдельного пуска «семерки» жалко не было. То есть было ужасно жалко, но инфракрасная оптика с цезиевыми стеклами была не только дорогой, но и страшно «дефицитной», так как цезий в СССР канадцы не продавали. И вообще никому не продавали, кроме США — а нам КНДР этот цезий по вполне мировым (и довольно умеренным) ценам поставляла. Не чистый цезий, не было там технологий металл очищать (эта зараза была настолько сильным химикалием, что даже платину разъедала и единственным металлом, с которым цезий не реагировал, был еще более редкий рутений). Так что в СССР из Кореи поступал довольно недорогой «концентрат» — и с текущего года программу возврата «космической оптики» удалось закрыть. А это, между прочим, дало сразу экономию более чем в двести миллионов рублей — но все равно для полета ну Луну денег не хватало.
А мне просто не хватало времени, чтобы просто за всеми проектами следить, не говоря уже, чтобы ими хоть как-то управлять. Но — повезло: врачи окончательно запретили Николаю Александровичу возвращаться к прежней работе и Николай Семенович стал, наконец, официальным Предсовмина. Но Булганина все же «на заслуженную пенсию» кто-то решил не отправлять (а конкретно это решил Пантелеймон Кондратьевич), и его «взяли на работу» консультантом первого заместителя — то есть в качестве помощника мне. И я поняла, что опыт Николай Александрович точно не пропьет: все работы пошли с гораздо меньшими для меня трудностями. И у меня появилось много свободного времени. Не то, чтобы совсем уж свободного, я приступила к настоящим тренировкам в Центре подготовки космонавтов. Правда, сначала мне пришлось долго ругаться с очень прославленным советским человеком, но я победила и приступила к тренировкам. В отдельной, специально под меня созданной группе — группе, которую все в Центре даже официально называли «группой Свет». Группе будущих покорительниц Луны…