А еще через день по телевизору и сам процесс захвата показали, а так же сообщили, что «Восток» теперь несчастную «Селену» перевел на орбиту возвращения на Землю, и что вся эта затея является лишь отработкой возвращения к Земле любых космических объектов с лунной орбиты в случае, если сам объект того сделать по каким-либо причинам не сможет. По очень маловероятным причинам (например, если у объекта вообще своего двигателя для этого нет).
В целом выполнение программы прошло буквально на грани: ведь даже пуски «пятисоток» производились в самое холодное время, когда тот же гептил остыл до минус сорока: так его в баки влезло немного побольше и получилось поднять на нужные орбиты все, что требовалось. На немного более высокие орбиты, поэтому топлива хватило, чтобы и до Луны нормально долететь, и обратно железяку притащить примерно туда, куда хотели. Правда, хотели мы изначально «в южную часть Тихого океана», а «спутник сгорел в верхних слоях атмосферы в заданном районе Восточной Сибири» — но в целом все получилось неплохо. И перед Новым годом (точно в католическое Рождество) сначала по телевизору показали десятиминутный документальный фильм «о новом достижении советской космической техники», а потом и в кинотеатрах его в виде киножурнала с месяц демонстрировали. И в фильме несколько раз показали (хотя и мельком, но вполне узнаваемо) мою напряженную физиономию. Надеюсь, с такого расстояния чтецы по губам не смогу понять, что я орала во время пуска ракет…
Вообще-то я ничего «военного» и не орала, а орала просто «А-а-а-а»: шум при старте раздается такой, что я просто боялась оглохнуть, а товарищи, уже это повидавшие, сказали, что лучше просто что-то орать чтобы рот не закрывался и тогда давление изнутри уха и снаружи будет одинаковым и перепонки не порвет. Может, и наврали, решив поиздеваться над дурочкой — но, насколько я заметила, там же довольно много народу что-то орало. Хотя остальные, возможно, просто радость свою от успешно проделанной работы выражали — но в результате я из толпы и не выделялась особо…
Но для меня главным стало то, что американцы всерьез поверили, что товарищ Федорова С. В., первый зампред Совмина СССР и секретарь ЦК партии всерьез собралась лететь на Луну. Не простые американцы — на их мнение мне вообще начхать было, а вот нетоварищ Рейган точно поверил. И так поверил, что уже третьего января, в понедельник, комиссия Конгресса единодушно решила выделить на лунную программу еще четырнадцать миллиардов долларов. И я была уверена, что этих денег им все равно не хватит, но остановиться они теперь уже точно не смогут…
А у нас времени было еще дофига: по программе, утвержденной Конгрессом, янки должны были в семьдесят втором и семьдесят третьем отработать стыковку двух аппаратов в автоматическом режиме, а в то, что они успеют это проделать за два года, я вообще не верила. Вера, конечно, это очень веский аргумент, но я-то верила не просто так, а на основании точных знаний. Знаний нынешних и «предпослезнаний» из будущего. Потому что я очень хорошо себе представляла, как янки пишут управляющие программы — в том числе и как они их писали спустя десятилетия: школа — она штука могучая, ее просто так с проторенных дорог не столкнуть, им даже катастрофы «Челледжера» не хватило, чтобы подход изменить и они в ту же лужу сели даже спустя тридцать лет, когда у них F-35 «внезапно» падать стали…
Вообще-то много миллионов (а, возможно, и много десятков миллионов) людей по всему миру видели в прямом эфире (да и в записи тоже), как несчастный «Челленджер» взорвался. Но, как говорил Козьма Прутков, «не верь глазам своми»: на самом деле «Челленджер» не взрывался. Он просто развалился от огромной горизонтальной перегрузки после того, как один ускоритель отвалился — а ведь такая ситуация предусматривалась в программе полета. То есть предусматривалось, что может возникнуть критическая неисправность в одном ускорителе — и на такой случай программа бортового компьютера должна была выдать команду на досрочный отстрел обоих. И время на выполнение этой команды составляло чуть больше одной десятой секунды — но комп команду не выдал, хотя датчики об именно критической неисправности информацию уже имели. И бортовой комп (который потом ругали и из-за «памяти на ферритах», и из-за того, что программы в течение полета в него нужно четыре раза с лент загружать), информацию с датчика обрабатывал чуть больше двух миллисекунд. Вот только в соответствии с американскими стандартами разработки управляющих программ комп решал, с какого датчика считывать данные, и «решал» он это самым простым способом: по очереди. Вот только на шаттлах датчиков было около трех тысяч — и информация о критической неисправности задержалась почти на шесть секунд…