Тут я впервые увидел, как это бывает, когда человек темнеет лицом. Я даже испугался: как бы и без того не слишком здорового князя кондратий не хватил. В кабинете словно грозовая туча собралась. И ударить молнии княжеского гнева должны были в этого самого Савелия.
— Говори, Савелий!
Тенишев на этот раз не кричал, но от его тихого голоса повеяло куда большей угрозой.
— Действительно ли было всё так, как господин Стриженов рассказал?
— Лжа это! Навет! Врет он всё! Извести меня хочет!
— Так это проверить можно, — пожал я плечами. — У водителя спросить, который этого мерзавца нынче ко мне привозил. Или, вот…
Я оглянулся и поманил приведшую меня женщину, которая активно подслушивала у полуоткрытой двери. Та сделала два неуверенных шага и остановилась на пороге кабинета.
— Марфа, расскажи, как все было. — велел князь. Вроде, и мягко сказал, но и угроза в голосе присутствовала.
— Дык… этот господин, — она ткнула в меня пальцем, — по дому ходили, вас, ваше сиятельство, кликали. Ну я его и привела сюда, значится. К кабинету. А Савелий Лукич тут, перед дверью, на стуле сидел. Нас увидел и как вскинется — не пущу, мол, не принимает князь. Да только господин его скрутил, и все одно вошел.
— Я тебе, Савелий, что велел? Гостя встретить да сюда ко мне проводить. А ты, значит, у кабинета караулил?
— Я, как и положено, встретил. В туалетную комнату проводил, чтобы гость после дороги себя в порядок привести мог. Ну а что ко времени он не успел, тут уж не моя вина. Мобиль-то ваш, ваше сиятельство, неисправен был. Вчера только детали нужные из города привезли. Пока Петька, шофер наш, с ремонтом управился, уж и ночь настала. Вот сегодня с утра и поехали.
Савелий выкручивался, как мог. Надо признать, выходило у него все довольно складно, и князь был склонен ему поверить. Но я — не князь.
— Скажи, Савелий, а почто ты меня в прихожей не дождался, да к господину своему не отвел?
Слуга глянул на хозяина. Тот велел:
— Отвечай!
— У меня дел много, а времени мало. Я человеку наказал, чтобы гостя проводил, а сам работу свою исполнять пошел. А что Гришка ленив, так то не моя вина.
Вот же скользкий тип! Никак не ухватить. Но тут уж князь вмешался:
— Я поручал тебе, Савелий, встретить и проводить. Так почему же ты мое личное поручение на других перекладываешь? Почему не довел гостя до кабинета? Небрежение твое могло многие мои планы поломать. Больно много воли ты взял, я гляжу. За меня решать стал, с кем мне встречаться, а с кем нет! Так что… Марфа, — обратился он к женщине. — Ступай, позови сюда Ефима. А сама чай подай в кабинет. И чтобы со свежими булками!
Пока поручения выполнялись, все молчали. Князь помалу отходил от гнева, успокаивался. Савелий же, напротив, явно чего-то боялся.
Ефим появился быстро, и пары минут не прошло. Здоровенный бородатый мужик вошел, поклонился:
— Доброго здоровьичка, ваша светлость, поклонился он, едва войдя в кабинет.
— Савелия, — Тенишев указал на слугу, — в холодную. Вечером — на конюшню, пять плетей ему за нерадивость.
За что ж, милостивец? — заскулил Савелий. — Ведь денно и нощно…
— Уведи, — махнул рукой Тенишев, и Ефим легко, как кутенка, ухватил Савелия за шиворот и понес без видимых усилий. Ткань ливреи была, видать, крепкой, и лакей барахтался на весу, пытаясь вырваться из богатырского захвата. Но Ефим только тряхнул рукой, и Савелий обмяк, ощутив бесполезность сопротивления.
Все удалились, и мы с Тенишевым остались в кабинете вдвоем. Князь тряхнул головой, словно выбрасывая думы о сегодняшних странных и неприятных событиях, шагнул ко мне, обнял за плечи.
— Ну, здравствуй, правнук.
Глава 17
Вернулся я домой засветло. Даже сам удивился. Ждал долгого задушевной беседы, каких-то споров, обоюдных извинений, может быть даже слёз. Кто знает, если бы Савелий, скотина, не подгадил своими выходками, так бы и вышло. А на самом деле, получилось всё неловко, скомкано и не слишком искренне.
После пафосного приветствия, неуместность которого почувствовали оба, мы с прадедом сели за стол друг на против друга. Скоро явилась Марфа, накрыла чай и удалилась, плотно прикрыв за собой дверь. Неловкая пауза затянулась, и мы, не сговариваясь, принялись с преувеличенным энтузиазмом наполнять каждый себе чашки, намазывать булки маслом или вареньем — кто как любил. Это было просто замечательно, потому что не нужно было смотреть друг на друга. А еще появилось время хоть немного обдумать предстоящий разговор.