Наконец, поезд тронулся. Усатый проводник принес чаю в ностальгических стаканах с подстаканниками и баранок. Из соседнего купе кто-то из восторженных почитателей прислал дюжину недурного шампанского. Половина купе было завалено цветами. Складывалось такое ощущение, что мы уже победили, несмотря на то, что не успели даже добраться до старта.
Шампанского мне не хотелось. Без особого настроения похлебал чаю, да и присел в углу перед окном. На душе было муторно. Клейст, видя моё состояние, под благовидным предлогом ушел в купе к Игнатьеву, оставив меня наедине с самим собой. А я принялся вспоминать вчерашний вечер.
Накануне меня зазвала в гости баронесса. На этот раз мой визит не был прикрыт даже фиговым листочком камерной вечеринки. Вот так, просто и беззастенчиво. Даже известную всему Тамбову «Эмилию» Александра не велела перегнать на задний двор во избежание сплетен. Не то, чтобы это меня насторожило, но некое душевное беспокойство всё же возникло.
Разумеется, все, интересующиеся личной жизнью высшего тамбовского света, прекрасно знали, кто и к кому совершает поздние визиты. Знали и то, для чего эти визиты делаются. И хотя баронесса Сердобина была много предусмотрительней помещицы Томилиной и не оповещала окрестных обывателей о степени своего удовлетворения, от слухов это не спасало. Но одно дело, когда женщина, пусть и вдова, соблюдает внешние приличия, и совсем другое, когда она решает на эти приличия начхать.
После лёгкого ужина, призванного, скорее, распалить страсть игривой беседой, нежели напитать едоков, мы, как это бывало и раньше, переместились в опочивальню. На высоте были оба. За несколько месяцев наших регулярных встреч Александра многому научилась и обрела вкус к любовной игре, проявляя подчас немалую изобретательность. И вот, насытившись полностью и бесстыдно раскинувшись на простынях, она сказала:
— Вольдемар, возьми меня с собой.
У меня эти слова сразу же включили интенсивную мозговую деятельность. Сердобина, если захочет посмотреть на гонки, может поехать и самостоятельно, денег у неё хватает. Значит, она хочет для всех окружающих выглядеть именно что моей спутницей. А зачем ей это нужно? Очевидно, она имеет на меня некие виды. В столицах же полно незамужних дочерей знатных родов. Я, в статусе почти что князя, выгляжу для них всех весьма привлекательной кандидатурой: без малого знатен, без малого богат, весьма известен благодаря последним газетным публикациям и ещё далеко не стар. Но если рядом со мной будет привезенная из Тамбова женщина, это сразу перекроет им все надежды на даже попытку. Ни одна и близко не подойдет. Иначе говоря, баронесса хочет, чтобы её воспринимали именно как мою избранницу. А следующим ходом будет апеллирование к мнению света, и вот уже я, коли не сделаю предложения, окажусь подлецом, негодяем и распутником. Причем, эта апелляция может последовать и с некоторой отсрочкой. В тот самый момент, когда баронессе это будет выгодно.
Я повернулся к ней, полюбовался линиями высокой груди, мраморной кожей бёдер, провел рукой по упругому животу, зарывшись пальцами в золотистый пушок в самом его низу.
— Саша, ты хочешь за меня замуж выйти?
Видимо, такого вопроса она не ожидала. Привыкшую к околичностям, полунамёкам и недосказанностям, Александру каждый раз ставила в тупик моя манера задавать вопросы прямо, называя вещи своими именами.
— Отчего ты так решил? — деланно лениво спросила она, проведя тонким пальчиком по твердой горошине соска.
При этом глаза её прикрылись, а тело чуть выгнулось, будто бы от наслаждения. Для меня это означало, что женщина решила увести беседу от внезапно опасной темы. Ну а раз так, я не стал ей в этом мешать. И мы вновь погрузились в бездну разврата и порока.
Наутро наше прощание, обычно игривое и заполненное взаимными шутливыми подначками, вышло неловким и скомканным. Александра, умная женщина, прекрасно поняла мой вчерашний вопрос. А её нежелание давать на него ответ вполне подтверждало мои выводы. Не сказать, чтобы я был влюблен в неё. Но, видимо, какая-то душевная привязанность всё же возникла. С моей стороны — так точно. И поэтому я сейчас сидел один в купе и с раздражением глядел на ящик шампанского, водруженный на противоположное сиденье. Мне хотелось водки.