— Господа Стриженов и Клейст!
По сравнению с этим, давешний бал у Сердобиной тянул разве что на камерную вечеринку. По крайней мере, народу здесь собралось уйма. Сотни. И вся эта масса народа создавала изрядный шум, который с трудом перекрывал немаленький оркестр.
— Я пойду, поищу знакомых, крикнул мне на ухо Клейст и удалился, оставив меня одного.
Что ж, придется ориентироваться в этой толпе самостоятельно. И я не торопясь двинулся вперед, выглядывая среди в буквальном смысле блестящих от навешанных драгоценностей дам либо сестричек Карамышевых, либо Огинскую, либо её папашу. Хотя того скорее можно было бы найти в зале с фуршетными столами, наливающегося бесплатной выпивкой.
Лица мелькали перед глазами. Женщины в возрасте и молоденькие девицы, в бриллиантах и без них, в роскошных туалетах и в скромных по меркам столицы платьях. Встречались откровенные дурнушки и особы столь красивые, что в иных обстоятельствах глаз отвести было бы невозможно. Вот только Огинская нигде не попадалась.
Перекрывая гул толпы и музыку (вот же голосина у мужика!) проревел слуга:
— Госпожа Мария Карамышева с дочерьми!
Вот они где! А я-то с ног сбился, ищу их.
Перехватить «Марию Карамышеву с дочерьми» у входа мне не удалось. Но я увидел их, зацепился взглядом и двинулся сквозь толпу гостей в ту сторону, куда дражайшая тётушка Огинской повела своих подопечных. И когда я достиг цели, то понял: искал я вовсе не там, где следовало. Оказывается, отдельный немаленький зал был отведен именно для девиц с сопровождающими. Тётки и бабки, словно наседки, бдительно высматривали опасность для девичьей чести своих цыпляток и следили, дабы каждая девица всё время была под присмотром как минимум двоих-троих церберш.
Огинская тоже была здесь вместе со своими кузинами. Даже издалека было видно, насколько ей тут скучно. Я задержался у входа, разглядывая девушку. Вычурное платье не совсем подходящего фасона и не совсем подходящего цвета было куда как лучше черного дорожного и её, по крайней мере, не портило. Драгоценностей в ушах и на шее тоже был самый минимум. И я не уверен, что это украшения её собственные, а не предложенные из жалости тётушкой. Что было хорошо, так это прическа. Волосы Елизаветы, густые и блестящие, украшали девушку куда как сильнее, нежели блестяшки, и выглядела она прелестно. А будь у неё средства на достойное платье, да будь на ней мой гранатовый гарнитур, она бы и вовсе затмила не только своих кузин, но и большинство девочек из этого курятника.
Покуда я любовался девичьими красотами, меня заметили. Лицо Огинской осветилось радостной улыбкой, и она, начхав на скривившуюся физиономию тетушки, приглашающе замахала мне рукой. Я, конечно же, подошел.
— Дорогая тетушка, позволь представить тебе господина Владимира Антоновича Стриженова. Он гонщик и приехал в столицу для участия в больших Императорских гонках.
Эти слова Елизавета произнесла достаточно громко, чтобы услышали ближайшие дамы и девицы. На меня тут же принялись оглядываться. Кто с плохо скрываемым неодобрением, кто со вполне практическим интересом.
— Владимир Антонович, позвольте представить вам дражайшую мою тётушку Марию Фёдоровну Карамышеву, даму исключительных достоинств и обладательницу всех возможных добродетелей.
После такой рекомендации кислое лицо «дражайшей тетушки» стало чуть приветливей. Она даже соизволила мне кивнуть в подтверждение нашего знакомства.
— А с моими кузинами вы уже знакомы, — закончила свою речь Огинская.
— Благодарю за представление, Елизавета Петровна, — поклонился я. — но я хочу напомнить: вы давеча обещали мне два танца.
Огинская быстро взглянула на тётушку и, не увидев явного недовольства, ответила:
— С радостью. Первый вальс и… — она заглянула в бальную книжку, — скажем, четвертый танец. Это как раз будет мазурка.
— Вы очень добры, мадемуазель.
Я опять поклонился.
— Вы ведь тот самый Стриженов? — раздался за спиной тоненький девичий голосок.
Я обернулся, успев краем глаза заметить неудовольствие на лице Огинской.
Передо мной оказалась совсем юная девушка, очаровательная блондинка в чудесном голубом платье, подобранном в точности под цвет глаз. За её спиной одобрительно кивала мамаша.
— Анна Николаевна Лебедева, — присела девушка, нарушая таким образом кучу неписаных правил поведения в обществе.