— Лучше признайся, почему ты сбегаешь? — посмотрев на насупившуюся свояченицу, спросил Ник.
— Он женат, — грустно произнесла девушка.
— Тогда пусть он и спасается бегством. Почему-то ему этот факт не помешал пудрить тебе мозги.
— Чего тебе-то бояться, дорогая? — резко проговорила Ребекка.
— Я не боюсь. Но... Я не знаю, как не уступить ему, — робко проговорила Роза.
— Он принуждает тебя? — вспыхнула негодованием сестра.
— Я ему сказала, что не могу спать с женатым мужчиной.
— У тебя есть все основания, чтобы обратиться с жалобой в суд, — повторил Ник.
— Я не так уверена в успехе судебного иска, как Ник. Но бегство от сексуального преследования в Шотландию — это неприемлемое решение, — озадаченно проговорила Ребекка.
Мэтью проснулся непривычно рано. Все в доме еще спали.
Мэтью любил часы одиночества. Он принимал их как шанс собраться с мыслями, пожить для себя. В эти минуты ему не нужно было придерживаться своего неподражаемого образа и тщательно соответствовать ему. Он мог не смущаться своей обычностью.
Время одиночества было для Мэтью временем не только отдыха, но и истины. Благодаря этим передышкам он понимал, кто он, какова его сущность, каковы страхи, радости, провалы и удачи. Только те мысли, которые посещали его в одиночестве, становились по-настоящему значимыми.
Мэтью отдавал себе отчет, что много лет живет, по сути, двойной жизнью. Но он не видел для себя иного выхода.
С ранних лет он понял, что не стоит рассчитывать на понимание со стороны отца, перед которым он первое время благоговел. Мэтью рано осознал, что Андреос все явления бытия рассматривает через призму личной полезности.
Желания сына, его мечты и чувства не заслуживали внимания, если не согласовывались с династическими приоритетами. Он позволял себе беззастенчиво осмеивать интересы и увлечения Мэтью, активно препятствовал его творческой самореализации, видя в этом опасное уклонение от наследных обязанностей.
Поэтому Мэтью замкнулся в себе. Он не изменил своим пристрастиям, не возлюбил то, чего недолюбливал прежде. Он лишь запрятал все свои чувства глубоко вовнутрь. И даже не до времени, а навечно. Потому что с опытом пришло понимание, что не один отец эгоистичен, черств, корыстен и ограничен. В его окружении такие почти все.
Но даже те, кто составлял узкий круг настоящих друзей Мэтью, знали о нем очень немногое. Просто для близких у него была другая маска. Тут он царил под именем Мэтью Готье. Шалопутный, бесстрашный, щедрый, неотразимый острослов и любимец женщин, щеголь, эстет, экстремал во всем.
С ним боялись вступать в спор, потому что это в любой момент могло стать опасным. Ему не перечили, потому что он был непревзойденным демагогом. Ему боялись переходить дорогу, потому что все знали: этот парень — настоящий черт в человеческом обличье. Его бесстрашие стало притчей во языцех. Женщины же его обожали, потому что он никогда не стремился им нравиться. Более того, делал все, чтобы их от себя отвратить.
Женщины с готовностью приписывали ему сложную мятежную натуру. Его пронзительный взгляд пьянил. Его упорное молчание завораживало. Его дерзкие шутки ломали все условности.
Уставшим от банальностей женщинам хотелось, не сходя с места, совокупиться с этим греческим демоном, мечталось приникнуть к его горячему телу и почувствовать нутром его огненную кровь и леденящий разум.
Он мог шутить с мрачным лицом и потешаться над горем. И это ему прощалось, потому что все усматривали в его словах рациональное зерно. Все, кроме его отца.
Мэтью Деметриос, решив объехать окрестности, покинул старинные стены и направился к своему «лендроверу».
Уже рассвело, когда он неторопливо проезжал по высокому берегу местного водоема, чуть прихваченного ночным морозом. Периферическое зрение заставило его насторожиться. Яркое пятно стремительно двигалось параллельно с ним, но чуть ниже.
Мэтью присмотрелся и в бледных лучах восхода разглядел человеческую фигурку в ярко-красном головном уборе.
— Неужели бывают такие идиоты? — спросил он себя.
Человеческая фигура торопливо, спотыкаясь, продвигалась по тонкой ледовой корке, которая еле успела намерзнуть в первые по-настоящему зимние дни. Невооруженным глазом можно было судить о ее недостаточной прочности.
Однако Красную Шапочку это, видимо, нисколько не смущало.
Беспокойство охватило Мэтью. Их отделяли по меньшей мере пятнадцать ярдов крутого склона.
По характеру движений угадывалась девочка или молодая женщина. Тревога Мэтью нарастала с каждым ее шагом. Он знал, насколько могут быть коварны полыньи даже среди жестокой зимы, а уж тем более хрупкая ледяная корочка — даже под таким легким телом.
Он не ошибся в своих дурных предчувствиях.
Через несколько мгновений до него донесся истошный женский крик, и Красная Шапочка как будто стремительно уменьшилась в росте. Беспомощная фигурка беспорядочно трепыхалась в воде и издавала отчаянные крики.
Мэтью не медлил ни секунды, его мозг, приученный к моментальным решениям на самых опасных участках гоночной трассы, заработал на полных оборотах.
Он остановил машину, кинулся к багажнику, извлек из него ледоруб и моток альпинистского страховочного троса. И метнулся к кромке водоема, просовывая на бегу топорище за пазуху.
Достигнув ледяного наста, он лег на живот и осторожными пластунскими движениями стал приближаться к борющемуся за жизнь существу, облик которого постепенно— вырисовывался в утреннем сумраке.
Мэтью уже мог разглядеть посинелое женское лицо, искаженное паникой.
Движения девушки постепенно замедлялись, превращаясь в бессмысленное, вялое трепыхание. Можно было с уверенностью предположить, что холод уже сковал члены тонущей. Мэтью спешил, но, опасаясь провалиться, старался действовать максимально точно.
Истерический женский крик мешал ему сосредоточиться, но, будучи человеком собранным, он сумел не заразиться паникой и остановился на безопасном от утопающей расстоянии. Полынья с каждым ее движением становилась все шире. В какой-то момент неравной борьбы черная ледяная вода стала утягивать Красную Шапочку в глубину.
В это мгновение Мэтью понял, что промедление смерти подобно.
— Помогите! — членораздельно прокричала девушка, с надеждой уставившись на Мэтью обезумевшим взглядом.
Его появление придало ей сил. Она прекратила беспорядочные движения, стараясь лишь сохранять над поверхностью воды хотя бы часть одеревенелого тела.
— Вот так, — тихо проговорил Мэтью, своим спокойствием стараясь вселить уверенность в Красную Шапочку. — Не дергайся. Я тебя вытащу.
— Пожалуйста... Я не хочу умирать! — простонала она.
Ее побелевшее лицо напугало Мэтью, но он заставил себя рассмеяться и проговорить:
— Никто не умрет. Это я тебе говорю! Я собираюсь заарканить тебя вот этой веревкой. Ты должна протиснуться в петлю так, чтобы она оказалась у тебя под мышками. Другой конец я закрепил на себе. Отползая назад, я потяну тебя за собой. Постепенность — залог спасения. Никаких рывков, иначе погибнем оба, — проговорил он твердо и доброжелательно.
— Не волнуйтесь, я легкая, — промямлила жертва.
— Я не волнуюсь, — заверил он и накинул на Красную Шапочку лассо.
Девушка старательно выполняла каждое его требование.
Он молча вызволял ее из полыньи, с каждым движением ощущая, насколько хрупок лед под ним самим. Его лицо от напряжения окаменело.
Девушка пыталась взобраться на лед, но он всякий раз ломался под ней. В другой ситуации ее бы охватило отчаяние и искушение бросить борьбу. Но сейчас она с надеждой смотрела на спасителя широко распахнутыми глазами. Могло показаться, что он занят своим привычным делом. Поэтому она пробовала снова и снова, каждый раз оказываясь в ледяной воде.
Ближе к берегу Красная Шапочка дала слабину и еле слышно пролепетала: