Ее смерть была просто каким-то недоразумением, в её голосе была слышна улыбка: «Глупая, разве ты не знала, что я все время была здесь?». Мне хотелось пойти в лес и найти силки, которые поставил Гейл, чтобы он снова, как прежде, ко мне бесшумно подкрался и заставил взвизгнуть от неожиданности. «И кого ты теперь собираешься тут поймать, Кис-Кис? Да ты поллеса распугала». Мне этого недоставало. Но я смертельно боялась наткнуться на то, что напомнило бы мне о той жизни. Об отце, о матери, о Прим, о Гейле, да обо всем прежнем Дистрикте Двенадцать — теперь все они стали призраками и, перейдя в тонкий мир, забрали с собой большую часть меня.
Когда наступил вечер, я все еще сидела у окна. Сальная Сэй приготовила рагу и поставила его на стол, шаркая, она поправляла то, что было лишь слегка неровным, но она была не в силах поправить то, что было действительно сильно исковеркано в нашей Деревне Победителей. Когда стали сгущаться сумерки, она тихонько подошла ко мне, но я все еще упорно пялилась в ночь, прижавшись лбом к оконной раме. Она еще подумала и пошла прочь, оставив включенным свет в коридоре. До меня донесся звук закрывшейся за ней входной двери.
Кошмары в ту ночь были особенно безумными, они были полны взрывающихся детей и опаленных светлых кос. В ту ночь вновь погибли все, кого я любила, и я почувствовала, как тьма вновь истекает из самой сердцевины моей сущности. Я не могла дышать, я даже не хотела этого делать, и омертвение, владевшее мною два первых месяца в Двенадцатом, снова грозило завладеть мной и приковать к постели. Воздух набух от моих кошмаров, крики, которые я издавала во сне, вонзались в мои уши как скрип ногтей по грифельной доске, заставляя меня стучать зубами. Лицо было мокрым от слез, и, хотя я уже не всхлипывала, напряжение во всех моих лицевых мышцах свидетельствовало, что я криком кричала во сне.
И тут я ощутила нежное давление на край матраса. Почувствовала, что мои руку и плечо гладит теплая ладонь, что меня обволакивает успокаивающий шелест слов. Другая рука откинула волосы, которые прилипли у меня ко лбу, провела по разметавшимся по подушке прядям. Мое имя звучало так тихо, как будто бабочка шуршала крылышками. Повернув голову на звук, я встретилась с теми самыми глазами, которые, даже в темноте отливали чистой голубизной ясного летнего дня.
— Пит, — едва смогла выдавить я.
Он поднялся с колен, на которых стоял у моей кровати, и сел на краешек матраса.
— Тс-с-с… Китнисс… все хорошо. Это был просто дурной сон, — мурлыкал он, поглаживая мое лицо тыльной стороной ладони, проводя по линии подбородка костяшками пальцев. Лицо его было неописуемо печально.
Я лежала потрясенная, хватая ртом воздух. Простыни намотались на мою правую ногу, сползли в беспорядке на пол. Разжав судорожно стиснутые кулаки, я поспешила схватить его за руку, которой он меня поглаживал. Повинуясь инстинкту, наши пальцы сплелись, сомкнулись друг с другом. Это было как в пещере, как на том пикнике на крыше, как в бессчетной череде ночей в Туре Победителей и Тренировочном центре, как когда мы работали с ним над семейным справочником растений, как на той улице в Капитолии. Только теперь в этом жесте не было ужаса и угрозы близкой смерти. Это произошло словно в альтернативной вселенной. Где вся моя жизнь не была разорвана в клочья, на лоскутки, которые я понятия не имела, как вновь соединить друг с другом.
Но Пит был здесь.
Когда сонный туман стал редеть, стало видно, что в мое окно вот-вот заглянет рассвет. Было любопытно - отчего это он здесь в столь невероятно ранний час, босой и облаченный в пижаму. Все вокруг было уже не черным, а сероватым в свете пробуждающегося дня, и, повернувшись к нему, я уже смогла различить черты его лица.
— Что случилось? — спросила я.
— Ты кричала. Слышно было даже с той стороны лужайки, — он сделал паузу, и по его телу пробежала волна дрожи. — Я больше не мог этого выносить, Китнисс. Не мог выносить криков. Я слышу, как ты кричишь, с тех пор, как сюда вернулся, и я понял, что с меня хватит. Прости, если меня не должно тут быть, — на его лице отражались грусть и тоска, которые, казалось, поселились теперь там навсегда, не исчезая больше из его глаз, под которыми залегли темные тени. Он больше не гладил меня по волосам, но его руки оставалась там же, куда я их положила.
— Нет, — ответила я, выровняв дыхание. — Так и надо. Я рада, что ты здесь, — тут я почувствовала, как слезы тихо потекли по моим щекам. И он вытер их большим пальцем. — Вот почему ты не приходил? Думал, я не хочу, чтобы ты был здесь? — он медленно кивнул.
Меня осенило, что я, оказывается, все это время ждала, чтобы он пришел не только завтракать, что ради этого я и торчала без конца на подоконнике. Но ему-то откуда это было знать, если я и сама только сейчас это осознала? Так что я прикусила язык и снова повернулась к окну. Солнце поднималось из-за горизонта, расплескивая свой сияющий оранжевый, красный и желтый триумф по небесной синеве. Окно смотрелось картинной рамой, лишь обрамлением для полотна, на котором рождению зари дня салютовали нежные переливы светлой меди на горизонте. Я вздохнула и снова повернулась к Питу, все так же прижимая его руку к своей щеке.
— Смотри на восход. Он того самого, твоего любимого, оранжевого цвета, — я теснее прижалась к его руке. И чувствовала, как бесконечно довольна, что мою израненную душу наполняют отблески этого сияющего оранжевого. Пит тоже взглянул в окно, и в этот миг свет заиграл на его растрепанных локонах, и его невероятно длинные ресницы тоже засияли в лучах зари. Да и легкий пушок на его бледной коже тоже, казалось, горел как нездешнее золото. Если я когда и представляла себе древние, еще до Темных Дней существовавшие сказки, то Пит был просто воплощением того, как некогда отец описывал мне ангела.
— Ты мне об этом напомнила, — прошептал он, и голос его дрогнул от переполнявших его чувств.
Когда он вновь ко мне повернулся, я села на постели и потянулась к нему как ребенок, который просится на ручки. Он притянул меня к себе, и я обвила руками его шею, спрятала лицо в укромное местечко между его шеей и лицом. Я чувствовала, как он прижимается ко мне щекой, как он почти до боли прижимает меня к груди. Он смело, всей ладонью, поглаживал мне спину, а другую руку нежно запустил мне в волосы, заплел в мои локоны, нежно почесывая мне кожу головы кончиками пальцев. И я держалась за него с тем же невероятным рвением, всем телом вспоминания ощущения, которые дарили его объятья, и этот его аромат сахара и хлебной закваски. И никогда прежде в своей жизни я так не стремилась почувствовать себя целой, как в этот миг.
Мне нужно будет в этом разобраться.
Цепляясь за него, я чувствовала, как нежное оранжевое тепло рассвета перетекает в жар нового дня.
Комментарий к Глава 3: Рассвет
Примечание автора: Образы для этой главы мне навеяла картина «Пылающий июнь» Фредерика Лейтона. http://www.victorianweb.org/painting/leighton/paintings/4.html Ссылка на русскоязычном вики https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%8B%D0%BB%D0%B0%D1%8E%D1%89%D0%B8%D0%B9_%D0%B8%D1%8E%D0%BD%D1%8C. Никогда не знаешь, куда заведут тебя игры разума.
Примечание переводчика: Знаю, что эту главу, в которой нашлась «заглавная» фраза произведения из саммари, вы ждали долго. Но я, напомню, в отпуске, где обстановка совсем не располагает, так что следующих глав, вероятно, придется ждать еще дольше. Возможно, дело пойдет быстрее, если желающие побыть моими сопереводчиками все же отыщутся. :)
========== Глава 4: То, что растет ==========
Меньше всего мне хотелось покидать это место. Было так хорошо, лежа возле Пита, чувствовать идущее из приоткрытого окна тепло. Я чертила пальцами узоры на его груди, пока он гладил меня по волосам. Старалась не слишком много думать об этом, а просто раствориться в омывающем меня ощущении комфорта. Излишек же мыслей мог заставить мою грудь вновь стесниться, а я вовсе не хотела этого допускать.