А он, идя рядом с нею, думал в минуты молчания: «Нравлюсь ли я ей? Захочет ли она полюбить меня? Что, если она попросту принимает мои ухаживания как должное, не делая разницы между мною и другим? А прямо нельзя спросить, — вдруг она в ответ рассмеется? И тогда придет стыд с его мучениями, о которых никому не скажешь. Да и говорить некому. Нет настоящего друга!»
Но он хорошо знал, что в таком неведении нельзя оставаться бесконечно, нельзя быть ровным в отношениях, это может ни к чему не привести и в конце концов больно заденет самолюбие… Однажды, прощаясь с Надей, он поцеловал ее. Надя удивленно посмотрела на него. Тогда он начал целовать ее снова и снова… Сердито оттолкнув его, она убежала, не попрощавшись. Несколько дней он не приходил ее встречать. Гордость ли мешала, или подсказал внутренний такт, но он не появлялся. Он не мог понять, что же произошло с ней?
А с Надей не произошло ничего особенного.
Поступок Плетнева был слишком резким, неожиданным для установившихся между ними ровных отношений. Это испугало Надю, — значит где-то, в чем-то она допустила оплошность и дала ему повод так поступить, значит, он способен этим воспользоваться, не считаясь с ее женской стыдливостью… Даже самый вид Плетнева был ей ненавистен.
Но когда он снова встретил ее на ступеньке крыльца, она первая протянула ему руку. Надя видела, что он сильно смущен, понимала, что будет извиняться, если не просить прощения, станет вести себя по-другому. И она угадала. В тот вечер они долго гуляли. Он даже не брал ее под руку, шел спокойно рядом, рассказывал о своей диссертации, которая не очень подвигается, потому что в мастерских много всяческих дел и они отвлекают, рассказывал о спорах с Леоновым. Он не боялся произносить его имени.
— Вы помните, что он тогда сказал: «Ты занимаешься диссертацией о резании металла, а я режу металл». Он этим похвастал, похвастал своей малограмотностью. И в этом он весь.
Надя тихо улыбалась. Она первая взяла под руку Плетнева. Он чуть наклонился к ней и продолжал говорить о трудностях в работе над диссертацией, жаловался на го, что устает, и предложил в воскресный день покататься на велосипеде. Она согласилась. Ей даже понравилось, что велосипед будет один. Так часто катаются парни и девушки. И прогулка ей тоже понравилась, несмотря на то, что они упали с велосипеда: на тропинке, вилявшей вдоль реки, попала коряга. Не было ни страшно, ни больно, а только смешно и даже приятно: Плетнев успел слегка поцеловать ее в щеку, когда колесо велосипеда ткнулось в корягу.
Они долго смеялись удачному падению. Плетнев помог Наде отряхнуть платье. Движения его были осторожны, руки нежны, но в его осторожности и нежности не было робости, и это понравилось Наде. Простота случившегося сблизила их.
Плетнев ощупал фотоаппарат, висевший на ремешке через плечо, осмотрел велосипед и покатил его по тропинке в гору. Надя, слегка подталкивая, помогала ему. Так они дошли до вершины горы.
— Разрешите, я сниму вас. Два дела сделаю — и приятное и полезное: проверю, не случилось ли чего с аппаратом. Как мы упали! — Он засмеялся и попросил Надю чуть отойти. — Теперь хорошо.
Надя посмотрела из-под руки на город, неприбранные волосы ее золотились от солнца, подол белого платья развевался по ветру. Плетнев щелкнул аппаратом.
— Зачем же вы? — удивилась она. — Я еще не приготовилась.
— Это будет отличный кадр, именно потому, что вы не готовились… А теперь, пожалуйста, готовьтесь.
Надя стала поправлять волосы, и Плетнев снова заснял ее.
— Я стану сердиться.
— Надя, поверьте мне: фотография тоже искусство. Я хочу, чтобы мои снимки были хороши.
— Можете снимать, — сказала она, слегка улыбаясь и чуть приподняв голову.
— Есть, снимаю. Но вы убедитесь, я докажу вам, что мои неожиданные снимки будут гораздо лучше. Я могу вам доказать это хотя бы сегодня. Хотите?
— Посмотрим…
Гуляли они долго. К вечеру на горе стало заметно свежеть. Плетнев предложил спуститься в низину.
— Я знаю здесь один чудесный уголок.
Место оказалось действительно красивое. Под горою, словно в ущелье, тек ручей. Над ним нависли ветви деревьев. И странное дело: деревья были разные. Выше всех на каменистом бугре стояла сосна, чуть наклонив свою молодую крону; с другой стороны, пониже, столпилось несколько елочек, еще ниже — три-четыре березки, а у самой воды раскинулась густая черемуха. Казалось, они нарочито прибежали сюда из разных сторон, поглядеть на ручей, вытекающий из горы.