Пока добрались до цеха, начался обеденный перерыв, Якимцев обрадовался и предложил провести пятиминутную летучку. Стал у самой двери, чтобы не сбежали в столовку.
Ребята нехотя остались.
— Не о чем нам пока докладывать, — сказал Стропилин хмуро и отвернулся.
— А как выполняется решение бюро? — напомнил Якимцев.
— А у нас пока все ничего, — робко заступилась за провинившегося бригадира Нина.
— Пока не жалуемся, — поддержал ее Аркашка.
— Так, — сказал Павлик, посмотрев на него с интересом. — Это хорошо, что ты, Черепанов, на него не в обиде. Это по-комсомольски. А то начинают некоторые переносить на цеховые дела сугубо личные отношения.
Аркашка смутился.
— Чего мне обижаться? — неловко схитрил он. — Мы с ним в одной смене, меня он… — Аркашка запнулся, — …не сможет подвести.
— Скажи лучше: обворовать! — проговорил, все еще хмурясь, Стропилин.
— Хватит об этом, — недовольно сказал Николай и посмотрел на часы.
— Хватит, — согласился Якимцев. — О цеховых делах поговорим дня через три. Не позже. А теперь — такая задача.
И он начал рассказывать о предстоящем смотре оборудования, все время обдергивая гимнастерку и ловко собирая ее сзади в складки под широким ремнем. Николай подумал: «Прихорашивается». И, словно почувствовав на себе недоверчивый взгляд, Якимцев похлопал Николая по плечу:
— Нам с ним особенно интересно пройти по заводу, да еще ночью. На этой, как говорится, мировой площадке начиналась наша рабочая юность. И гора, и плотина, и домна чем-нибудь да памятны нам. — Якимцев, к удивлению Николая, снова вспомнил о первой их встрече. — Вот и теперь у нас будет комсомольская ночь. Не думали мы тогда, в том котловане, что встретимся во второй пятилетке, вот здесь, в механических мастерских, и что я буду ругать его за плохую комсомольскую работу в смене. — Он засмеялся и опять похлопал Николая по плечу. — Слушай, Леонов, а не загадать ли нам где-нибудь встретиться, ну, хотя бы пятилетки через три, а? Как вы, товарищи, думаете? — Он посмотрел на посветлевшие лица ребят и еще больше оживился. — Три пятилетки… Прямо как в романах Дюма: пятнадцать лет спустя! — Павлик вдруг сделал презрительный жест. — Романы Дюма, конечно, чепуховые, и читать их комсомольцам не стоит… Я их мальчишкой читал… У нас есть своя комсомольская романтика… Так вот: давайте встретимся через пятнадцать лет в комитете — все, сколько нас тут есть. Это, значит, будет тысяча девятьсот пятьдесят первый год.
— Ого! — охнул Семен и посмотрел на Нину.
Она поняла его взгляд и сказала тихо, но убежденно:
— Доживем.
— Столько ждать, — отозвался Стропилин, — терпения не хватит!
— У меня хватит, — спокойно, вдумчиво, как бы про себя, проговорил Аркашка.
— Веселый разговор! — сказал Бабкин и глянул на своего ученика Ваську, который выглядывал из-за колонны. — Смотри, не вздумай к этому времени жениться. На всех в комсомольском графине… воды не хватит.
— Значит, уговорились? — обрадовался Якимцев. Ему очень понравилась собственная мысль: нежданно-негаданно нашел доходчивую форму идеологической работы в комсомольской организации и решил, что непременно поделится опытом через «Комсомольскую правду»: вот, мол, как надо закреплять молодежь на производстве. — Все согласны? Кто за, прошу поднять руки. Кто против? Итак, проголосовали единогласно!
— Не то что вчера на бюро… — усмехнулся Федя.
— А ты, Павел, и тогда будешь комсомольским секретарем? — с нарочитой наивностью спросил Бабкин.
— Не думаю, — серьезно ответил Якимцев. — Повторяю: где бы кто ни был, помните: собираемся все двенадцатого июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года в комитете комсомола кремнегорского металлургического завода.
Оттого ли, что Якимцев сказал это серьезно и отчетливо-громко, оттого ли, что это прозвучало как приказ, наступила тишина. Должно быть, каждый подумал о своем.
— А мне, поди, не дожить, — раздался в этой нежданной тишине тихий, с ноткой грусти голос Алексея Петровича.
— Доживете! — обнадежил Якимцев. — Доживете, товарищ Пологов! Старый большевик обязан дожить.
— Дядя Алеша, — спросил Аркашка, — а сколько вам лет будет?
— Мне будет… шестьдесят шесть. Во сколько! — Алексей Петрович и сам удивился. — Многовато. Однако постараюсь.
— Вы уж постарайтесь! — ласково попросила Нина.
Все засмеялись, захлопали в ладоши.
— Доживете! — сказал Павлик, блаженное состояние которого не проходило. — Живите сто лет, учите ребят настоящему мастерству. Вы умеете учить. Многие у вас, как говорят токаря, были за плечами.