Ветер ударил ему в лицо, остановил на мгновение, и Николай радостно окинул все вокруг. «Как хорошо, как хорошо! Неужели когда-нибудь я не буду видеть всего этого? Нет, нет, не может быть! Это вечно!» — подумал он и снова побежал.
Весь день и всю ночь Николай пробыл в цехе, а на рассвете вышел на заводский двор, осмотрелся, подошел к огромной груде железного лома, к пробитой в боях, искореженной огнем стали, выбрал станину танка, присел покурить, похлопал рукой по броне, проговорил:
— Перельем, переделаем!
…Похудевшая, но по-прежнему здоровая, сильная, как никогда счастливая, Надя шла вдоль коксовой батареи. Свой пятнадцатый она узнала сразу. Его нельзя было не заметить еще и потому, что он стоял не двигаясь.
Надя спрыгнула с фундамента и пошла по колее, кивая встречным рабочим и заглядываясь на оконца кабин коксовыталкивателей. Она торопилась, боясь, что ее машина уйдет, но пятнадцатый по-прежнему стоял на месте: теперь он мешал уже двигающемуся соседнему. Надя поняла, что случилась поломка, пошла еще быстрее и, остановившись у подножия машины, крикнула:
— Галина, что там?
В окошке никто не показался. Надя поднялась по железным ступенькам. Девушка-машинист оглянулась на стук ее шагов. Лицо у девушки было красное от долгого наклона над контроллером. Но оно покраснело еще более — уже от смущения. Не отпуская отполированной до блеска ручки контроллера, она сказала:
— Наверно, контакты не в порядке.
Инженеру, да еще в прошлом машинисту, да еще бывшему хозяину этой машины, Галина не могла ответить неопределенно, не назвав предполагаемой причины аварии.
— Контакты, наверно, — повторила она.
— А ну-ка, пусти…
Галина отошла, и Надя стала пробовать рычаг управления, может быть, не столько для того, чтобы проверить контакты, сколько для того, чтобы дать себе время подумать: где же, если не здесь, возможна поломка? Она принялась возиться у механизма, а Галина стояла сзади нее с тем беспомощным видом, в котором выражается не только неуверенность, но и неопределенность положения: неизвестно, что делать — помогать ли советами или молчать. Галине было лет двадцать. Краснощекая, с крупными чертами, она была из тех девушек, которые полны здоровья и молодости, делают все понятное быстро и не раздумывая, а над непонятным готовы думать, упершись руками в бока, по-мужски. Сперва она следила за движениями Нади, а потом стала разглядывать ее фигуру, прическу, волосы, воротничок платья, думая о том, что у нее тоже может быть такое же платье, такой же воротничок, но таких волос никогда не будет… Она не заметила, как прошло время, и даже вздрогнула от толчка двинувшейся машины.
— Ой, уже готово!
А Надя, казалось, не слышала этого и, повернув ручку контроллера, откинулась назад и заглянула в окно. Коксовыталкиватель пошел, и ребра отдаленных печей замелькали перед нею. Она перевела взгляд вниз, на рельсовую колею, на тропинку рядом с нею, вспомнила давнее, и ей показалось, что Николай, как тогда, впервые идет по тропинке… Нет, это был не он, а кто-то очень на него похожий. Но человек этот шел, чему-то улыбаясь, и коксовыталкиватель, как и тогда, двигался как раз на него.
— Дайте мне, — сказала Галина. — А вы идите.
— Да, да, — проговорила Надя и вдруг заметила, что Галина улыбнулась идущему навстречу, заметила и все поняла. Что ж, такова жизнь… Надя вспомнила свою маленькую, попросила остановить коксовыталкиватель, сошла на землю.
Летнее небо затянулось тучами, — иначе и не могло быть после такой жары. Накапливались гроза… Страна давно ждала какой-то разрядки накала. «Разрядка придет, — думала Надя, — с этой долгожданной летней грозой над Кремнегорском». Блеснула молния, послышался гром. Упали первые крупные капли, и Надя заторопилась под навес батареи. Но она не успела добежать: с новым треском грома землю занавесила тяжелая полоса дождя, и Надя вымокла мгновенно. Со смехом взбежала она по деревянным ступенькам.
— Вот гроза так гроза! Дождались!
— Да, дождались, — ответил ей рабочий, отряхавший спецовку в полутьме навеса.
По его тону Надя почувствовала, что он говорит о чем-то более значительном и пристально посмотрела на него.
— Да, дождались! — повторил он. — Сейчас такую сводку передавали… Началось, двинулось… наша берет!