Один превратился в настоящего монстра: он утопил в кипятке двух человек и убил полицейского в момент ареста, за что получил второй срок, на сей раз пожизненный; другой – освободился из-под первого заключения глубоко религиозной личностью, и с тех пор не было воскресенья, что он провел бы не в церкви, и не было буднего дня, что не посвятил бы тяжкому труду, десятую часть плодов которого он неизменно жертвовал храму. Вот уже пять лет Всеслав Анатольевич проводил в молитве каждую минуту, в какую не был занят его мозг, и половину этого времени предназначал отцу Ростиславу – тюремному священнику, поставившему его на путь спасения. Он истово благодарил Бога за встречу с этим человеком и молился за его благополучие.
Всеслав сознавал, что среди всех членов его семьи был пока единственным, кому повезло «приблизиться к истине», и потому сразу после освобождения принялся исправлять прискорбную статистику. Родители, братья и сестры всех родов, невестка с племянником – никого не обделил звонком или визитом. Мужчина рассчитывал разделить свою радость с родными и помочь им так же, как когда-то помогли ему. Но потерпел неудачу. Он рассказывал о своем преображении столь увлеченно, что все родственники, которые и без того не пропускали ни одного пасхального освящения куличей, сочли его религиозность все же чрезмерной и обозвали фанатиком. Наведываться в церковь чаще двух раз в год они находили таким же ненормальным, как и отрицать существование Святой Троицы.
Исход был удручающим, но Всеслав на своих убеждениях не настаивал. Он, может, и хотел бы приложить больше усилий, давить до победного, но из проповедей отца Ростислава помнил, что игра в спасителя есть не что иное как проявление гордыни. И лучшее, что может сделать человек в его положении, это молиться. Он и молился. Печальнее всего ему было за Андрюшу – маленького племянника, мать которого в числе первых, по его мнению, нуждалась в Боге, однако яростнее всех отвергала призывы деверя покаяться и начать меняться. Наконец она и вовсе объявила, что не желает иметь ничего общего с близкими бывшего мужа и запрещает им искать с ней встреч. До недавней поры.
Рождественской ночью Всеславу вдруг позвонила Марина. Она интересовалась, может ли бес вселиться в ребенка. «Такое случается», - сухо отвечал мужчина, остерегаясь спугнуть ее напором. Он говорил с ней впервые за последние пять лет и в прекращении ее бойкота видел безусловное вмешательство свыше. Он не хотел упустить подаренный Всевышним шанс.
Больше Марина вопросов не задавала.
Но на следующее утро позвонила снова. Она захлебывалась в слезах и повторяла, что за ее грехи сын сделался одержимым и теперь мало того, что от рук совсем отбился, так еще и жестокими речами терзает ее. Она клялась, что изменится, обещала исправно посещать церковь и класть по тысячу поклонов в день – что угодно, лишь бы ребенок сделался прежним и не отравлял ее жизнь.
Всеслав охотно вызвался приобщить невестку к особенностям православного мира, а пока она будет учиться – заняться ее малышом. Марина была благодарна тем более, что для этого ему пришлось разбираться с работой, оставлять семью и поездом ехать около суток из другого города, в который он переехал почти сразу, как отсидел. Но мужчина не замечал трудностей: душа, наконец потянувшаяся к свету, – все, что его сейчас заботило.
В одержимость Андрюши он не верил. А страшные рассказы Марины списывал на последствия тяжелого алкоголизма, начавшего пожирать ее мозг, видимо, с особенной жадностью. Именно эту проблему, как ему казалось, он едет решать прежде всего.
Но короткий разговор с мальчиком заставил Всеслава пересмотреть приоритеты. С племянником и впрямь творилось что-то неладное, и обыкновенным баловством тут дело явно не исчерпывалось.
Своих детей Всеслав воспитывал в традиционной строгости и Андрею тоже давать спуску не планировал. Так что когда тот высокомерно оскорбил дядину веру, в мужчине взыграло отцовское начало, и он вскочил со словами:
- Ишь какой языкастый!
Он в гневе ногой пихнул стул, от чего Марина испуганно ойкнула, в два шага приблизился к мальчику, схватил его за капюшон и швырнул к ногам матери. Андрей поневоле сделал два болезненных кувырка, и в суматохе с его головы сползла шапка. Поглупев, он не сразу сообразил вернуть ее на место и закричал от страха.