Последовала порка. В комнате зазвучали мерные шлепки кожаного ремня. Надрывающий горло ребенок беспрерывно повторял слово «мама», но та, на кого он уповал, лишь одобрительно кивала.
Наказание продолжалось около минуты. Закончив, дядя поднял племянника за ухо и оттащил в угол.
- До утра будешь стоять, паршивец! – пригрозил он. И сел к Марине, сказав: - Видишь? Всю напыщенность как ветром сдуло. Батька нужен ему был.
Андрюша боялся и пальцем шевельнуть – он как вкопанный стоял, где поставили, и тихо ронял слезки на пол, вздрагивая каждые две секунды. На месте экзекуции осталась лужа мочи, растекшаяся под его потерянную шапку. Марина в задумчивости остановила на ней взгляд и в этот момент заметила то, на что раньше в нетрезвости не обращала внимания.
- Ах ты дрянь малолетняя! – разругалась она. – Это чья шапка? Я же другую тебе покупала, с рисунком на лбу. Украл?
Всеслав с досадой охнул.
- Выбрось ее, – сказал он. – Когда признается, у кого стащил, я извинюсь и заплачу. У сына твоего вши наверняка есть. Да и кто носить ее захочет, в моче испачканную? Как ни стирай, а неприятно. Недоговаривать же я не стану.
Хозяйка послушно убрала головной убор в пакет мусора и, прихватив сигарет, понесла его на улицу. Всеслав вдогонку упрекнул ее за курение, на что та пообещала бросить, и занялся своими чемоданами.
Спустя минуту Марина вернулась за спичками. Вместе с ними она взяла и конституцию России, положив ее поверх шапки.
Глава 4 - Настоящее детство
Чудо-шапка работала ожидаемым, но решительно неудобным образом. С ней на макушке младенец мог бы научиться говорить уже к вечеру дня своего рождения, а спустя сутки – стихи сочинять. Однако лиши ее малыша – и он бы тут же забыл, что всего час назад обсуждал с родителями погоду, опять бы криком затребовал соску и сделался бы безмозглым плаксой, не способным ни на что удивительное. Вместе с шапкой уходил почти весь накопленный опыт, и в памяти образовывалась дыра.
В связи с этой неприятной особенностью Андрею приходилось в кармашках оставлять для себя-глупого записки с детальным руководством - что и когда делать, как правильно говорить. Именно так они и кооперировались в борьбе с учительницей.
Андрюша осторожно ощупал свои кармашки. Он был уверен, что и на сей раз все предвидел и подготовил спасительные подсказки. Однако не нашел там ничего, кроме торчащих ниток, неровно стягивающих старые дырки. В спешке он перепроверил карманы снова, убедился, что действительно остался сам по себе, и его лицо исказила гримаса ужаса.
Мальчик задыхался в отчаянии. Он чувствовал себя немощным кроликом, тельце которого сжимается под прессом волчьих зубов. Волшебная шапка, защищавшая его от паники и страха, была безвозвратно утеряна, и мальчик лицом к лицу столкнулся с суровой реальностью, где в их доме теперь на одного истязателя больше, а жизнь может оборваться в любую секунду, стоит только нарушить одно из правил Деда Мороза. Голову ребенка наполнили самые жуткие образы и воспоминания, и у него поднялась температура. Не было ни малейшей возможности поправить сложившуюся картину, поэтому Кнопочкин, подобно всем людям его возраста в сложной ситуации, заплакал еще усерднее.
Он смутно помнил, чем конкретно занимался на каникулах: это было похоже на путанный сон, увиденный давным-давно. Но гораздо лучше событий он помнил ощущения.
Чрезвычайное спокойствие и уверенность в себе ни разу не покидали его после новогодней ночи. Несмотря на угрозы убийством, начертанные в письме и воспринятые со всей серьезностью, Андрюша не похолодел от ужаса и не бросился искать защиты у взрослых. С шапкой на голове он забывал обо всех волнениях, и происходящее виделось ему игрой на низком уровне сложности. А сняв ее, он не чувствовал себя тревожнее, поскольку знал, что всегда может надеть обратно.
Теперь же единственное, что спасало ребенка от помешательства, пропало, и внутри него забили те самые переживания, которых он изначально избежал, но которые должны сопровождать любого, ждущего близкую смерть.
Вопреки ожиданиям и угрозам нагрянувшего родственника, в углу мальчик простоял около трех минут. Довольно быстро суровое выражение на лице дяди сменилось обыденно серьезным, он подошел к племяннику и за руку молча отвел его в ванную. Там помог ему раздеться и кивком повелел лезть под горячий душ, пока сам разбирался с грязной одеждой.