Славик прислушивался к звукам с тоской человека, затерявшегося во всеобъемлющей и непроницаемой тьме, поглотившей мир. Комиссар, стоявший возле него, словно окаменел. Но вдруг по спине его пробежала слабая, словно электрическая дрожь; дрожь повторялась, все усиливаясь и делаясь продолжительнее; тело комиссара бил непрекращающийся судорожный озноб.
– Что с вами? – воскликнул Славик.
– Ничего, – стуча зубами, проговорил полицейский, – ничего… Только страх… Это сейчас пройдет! Сию минуту!
– Отчего вам страшно?
– Не могу понять… Верно, от всего того, что о нем наговорили… Я ведь не хотел об этом думать. Вы ничего подобного не испытываете?
– Нет. Только смятение духа.
– Нет, не то. Что-то хуже, страх… Я не вынесу!
– Пойдемте-ка лучше, – настаивал Славик, которому становилось не по себе.
– Сейчас… Вы идите вперед. Только тихо. Пошли!
Идти между скалами было нельзя – они с трудом ползли на четвереньках. Очевидно, подняться выше было уже невозможно. «Идите!» – выдавил комиссар сквозь зубы. Обдирая руки и колени, Славик карабкался вверх; и лишь когда снова наткнулся на тропку, у него от ужаса похолодела спина: ведь стоило поскользнуться…
Комиссар молча обогнал его и быстро взбежал на вершину. В хижине горел свет. Комиссар тихонько постучал, дверь приоткрылась чуть-чуть, на полглаза. «Полиция», – шепнул комиссар, и дверь распахнулась, словно от вздоха облегчения.
– Благодарение богу, – загадочно прошептал хозяин, откладывая в сторону ружье, – благодарение богу.
– Когда он пришел? – поспешно спросил комиссар.
– Час назад. Хотел переночевать. На чердаке.
– Я сейчас спущусь, – раздался сверху громкий хриплый голос. – Только накину на себя что-нибудь.
Комиссар одним махом очутился на лестнице, словно подброшенный неведомой силой.
– Именем закона.
– Сейчас, – проговорил голос, удаляясь вглубь, – я, знаете, простудился… немного…
– Эй вы там, сторожите окно! – крикнул комиссар вниз, – ловите беглеца! Скорее!
Славик и хозяин с ружьем бросились вон.
Чердачное окно распахнуто настежь. Тишина. Ни шороха. Комиссар вышел с зажженным фонарем; и тут Славик, едва разбирая смысл, прочитал на щипце крыши давнюю надпись:
Дай бог счастья дому сему,
Который я выстроил, не зная кому.
Между тем Пилбауэр с Евишеком поднимались в гору по проезжей дороге. Евишек ничего не видел в двух шагах от себя и боялся сбиться с пути. Детектив Пилбауэр молча и невозмутимо шагал впереди.
– Вы знаете эту дорогу? – выдохнул Евишек.
– Никогда здесь не бывал, – ответил Пилбауэр.
– А как попадете на место?
– Согласно приказу.
Снова воцарилась тишина. Евишек начал было напевать, но перестал: ему импонировало, что он идет бок о бок с сыщиком, – и проникся важностью момента.
– А усы у вас – фальшивые? – неожиданно сорвалось у него с языка.
– Нет, зачем же? – удивился невозмутимый полицейский.
– Значит, вы не переодеты?
– Нет, это я сам и есть, – скромно ответил сыскной агент.
Евишек тотчас проникся симпатией к этому печальному и тихому человеку.
– Это трудно – быть детективом?
– Нет, все зависит от характера. Вы, наверное, музыкант? Это куда более легкое занятие.
– О нет, не верьте, – воскликнул Евишек. – Вот нынче, например… писал я, что называется, большую вещь… квартет… И зашел в тупик. Не знаю, что писать дальше. Мелодия ускользнула.
– Надо идти по следу, – заметил детектив.
– О, художники идут по следу, они вечно ищут. Всю жизнь. А я вот выдохся. Оттого и пошел с вами, чтоб немножко забыться, отдохнуть.
– А я думал: вы из любопытства, как тот, другой.
– Да нет, я, собственно, пошел безо всякого интереса. Надеялся увидеть что-нибудь этакое необыкновенное, волнующее. Иногда необходимо потрясение… Ах, берите меня с собой почаще!
– С моим удовольствием, – серьезно сказал детектив, – но только если будет приказано. Без приказа лучше не ходить. Это нехорошо – преследовать человека.
У Евишека заговорила совесть.
– Но ведь это убийца, – защищался он.
Детектив кивнул.