Он понимал, что им нужно по возможности сохранить силы и бодрость. Ведь, если с одним из них что-то случится, они оба могут оказаться в опасности. Но эта мысль не могла овладеть им. Чувство опасности здесь не ощущалось.
Он лег спать и, прежде чем провалиться в глубокий, без сновидений, сон, он почувствовал себя одновременно огромным и очень маленьким - странное ощущение. Он лежал, закрыв глаза и расслабившись, чувствуя себя таким большим, что атомы его тела в сравнении со Вселенной просто не существовали, что Вселенная превратилась в неразличимый электрон, существующий, но невидимый. И при этом у него было ощущение, что он также мал, как и электрон, что он находится в бездне, в вакууме, где нет вообще ничего.
Человек, настроенный мистически, наверно, понял бы это, как какое-то божественное знамение, но он мог только принять это, не испытывая нужды в объяснении. Потом он уснул.
На следующее утро Нильссон показал ему карту, найденную им в деревне.
- Вот куда она идет, - сказал он, указывая на отдаленную гору. - Это самая высокая гора в этой части и вторая по высоте во всей цепи. Интересно, зачем ей понадобилось лезть на гору?
Халльнер покачал головой.
Нильссон нахмурился.
- Странное что-то у тебя настроение. Боишься, тебе не обломится?
Халльнер не ответил, и Нильссон сказал нетерпеливо:
- Может быть, она думает, что на вершине горы безопаснее? Если повезет, скоро все узнаем. Ты готов идти?
Халльнер кивнул.
Они двинулись в молчании.
Теперь горная цепь была заметно ближе, и Халльнер мог разглядеть отдельные горы. Гора, к которой они направились, неясно вырисовывалась над другими, но казалась приземистой, тяжелой, даже более древней, чем все остальные.
На какое-то время им пришлось сосредоточить свое внимание на земле, по которой они шли, потому что то, что было у них под ногами, нечто большее, чем просто густая грязь, облепляло ботинки и грозило стащить их вниз, туда, где на большой глубине покоились останки доисторических ящеров.
Нилльсон говорил мало, и Халльнер был рад, что к нему не лезут с вопросами.
Казалось, что за последней зубчатой стеной гор находится конец света или что они уже не на Земле, а в каком-то вогнутом блюдце, где только деревья и озера, болота и холмы, вокруг - горы.
У пего было такое чувство, что земля эта настолько незыблема, настолько неуязвима, настолько далека от мест проживания людей, что он в первый раз полностью осознал, что ни людей, ни созданных ими вещей больше нет. Как будто они вообще никогда не существовали или же их колдовское влияние исчезло, не успев возникнуть.
Но сейчас, в первый раз после того, как услышал истерический голос по радио, он, глядя на высокую гору, тяжелой громадой возвышающуюся на фоне ледянисто-голубого неба, ощутил, как в нем опять зашевелилось старое чувство. Но это было уже другое чувство. Желание стало вершиной, наградой за молчание и покой, который ожидал в конце. Любопытство было стремлением найти причину причудливой окраски растительности на середине склона, а страха не было, ведь в этой загадочной стране не существовало неопределенности. Огромное, без стенок, чрево под бесконечным небом, в окружении богатства красок - синих, белых, коричневых и зеленых, - полностью отрезало их от разрушенного внешнего мира.
Это был засыпанный снегом рай, где сытые волки, бросив обглоданные скелеты добычи, жадно глотали чистую воду из речек. Пустыня, наполненная жизнью, с леммингами, северными оленями, росомахами, волками и даже медведями, с озерами, кишевшими пресноводной сельдью, и тихим воздухом, в котором было отчетливо слышно, как хлопает крыльями ястреб. Ночь не могла наступить, и поэтому возможные опасности, исходящие от дикой природы и не чувствующиеся в огромном мире, где хватало места для всего, никогда не могли стать реальностью.
Иногда они натыкались на убитого оленя, но, глядя на тусклые белые кости и изорванную шкуру, не испытывали ужаса, вообще никаких чувств не испытывали, ведь хотя убийца, росомаха, - жестокий хищник, совершающий убийства часто ради собственного удовольствия, она не понимает, что совершает преступление, поэтому его можно и не считать таковым.
Все здесь было независимым, определенным судьбой, обстоятельствами, но, поскольку природа не анализировала, а принимала себя и условия своего существования без вопросов, она оказалась совершеннее людей, которые, спотыкаясь, брели по этой суровой земле.
Наконец они подошли к поросшему травой склону подножия горы, и он задрожал от волнения, увидев, как она возвышается над ним, как на высоте постепенно исчезает трава, обнажая разбросанные в беспорядке камни, а еще выше - и камни исчезают над снежными шапками.
- Она бы выбрала самый легкий подъем, - решил Нильссон, глядя на карту, найденную им в лагере. - Значит, придется пройти через два снежных поля.
Они устроились отдохнуть на остатках травы. И он смотрел вниз, туда, где они шли, не в состоянии говорить или описать свои чувства. Здесь не было горизонта, со всех сторон были горы, а среди гор он видел реки и озера, покрытые деревьями холмы. Все это приобрело свежие, яркие оттенки, озера отражали красноту солнца и синеву неба, придавая им новые черты.
Он был рад, что они выбрали самый легкий подъем: у него не было никакого желания испытывать себя или тренироваться.
Какое-то время он чувствовал себя наполненным природой, готовым карабкаться наверх, потому что ему так хотелось и потому что вид, открывавшийся с вершины, наверняка дополнил бы его впечатления.
Они поднялись, и он подумал, что Нильссон чувствует совсем другое. Халльнер почти забыл о девушке.
Они начали карабкаться вверх. Это было утомительно, но не трудно: вначале подъем был некрутым, меньше сорока пяти градусов. Они подошли к первой снежной равнине, которая была чуть ниже, и осторожно, но с облегчением, спустились.
Нильссон прихватил с собой палку из лапландского селения. Он сделал шаг вперед, воткнул палку в снег перед собой, сделал еще шаг и снова воткнул палку.
Халльнер последовал за другом, осторожно ступая по его следам; маленькие кусочки замерзшего снега падали в его ботинки. Он понял, что Нильссон пытается проверить толщину снежного покрова. Внизу протекала глубокая речка, и ему показалось, что он слышит под ногами се журчание. Он заметил также, что ногам холодно и неудобно.
Очень медленно они пересекли снежную равнину и, наконец, очень нескоро, оказались на другой стороне и сели ненадолго отдохнуть, готовясь к предстоящему крутому подъему.
Нильссон стянул с плеч рюкзак и нагнулся над ним, глядя назад, на равнину.
- Никаких следов, - задумчиво сказал он. - Может быть, она прошла дальше вниз.
- Может быть, ее вообще здесь не было. - Халльнер говорил через силу. Его это не интересовало.
- Не говори глупостей. - Нильссон поднялся и снова забросил рюкзак на плечи.
Они перебрались через острые скалы, разделяющие две снежные равнины, и совершили второй рискованный переход.
Халльнер снова сел отдохнуть, но Нильссон продолжал карабкаться вверх. Через несколько минут Халльнер последовал за ним и увидел, что Нильссон остановился и хмурясь смотрит на сложенную карту, которую держит в руках.
Догнав Нильссона, он заметил тропинку, ведущую вверх вокруг глубокой и широкой впадины. На другой стороне такая же тропинка вела к вершине. Было видно, что этот подъем намного легче.
Нильссон выругался.
- Эта чертова карта сбила нас с толку - или же изменилось расположение полей. Мы поднялись не с той стороны.
- Будем возвращаться? - равнодушно спросил Халльнер.
- Нет - здесь никакой разницы, все равно потеряем уйму времени.
В том месте, где две тропы соединились, над ними возвышался гребень горы, по которому можно было перебраться на другую сторону, где им следовало подниматься. Здесь было ближе к вершине, поэтому, даже достигнув другой стороны, они мало бы что выиграли.
- Неудивительно, что мы потеряли ее следы, - раздраженно сказал Нильссон. - Она, наверно, уже на вершине.
- Почему ты так уверен, что она взбиралась на эту гору? - Халльнер удивился, что эта мысль не пришла ему в голову раньше.