— И что же он думает по этому поводу? — поинтересовалась я.
— Наверное, решил, что здесь боролись убийца и его жертва, — ухмыляясь, произнёс горбун. — Вам не кажется, что он "уж больно не хитёр"?
— "И правда, начал свет глупеть", — машинально согласилась я, увлечённая наблюдением за нелепым поведением Душки. Но тут же спохватилась. — "Всё кажется в другом ошибкой нам". Откуда ему знать, что это не Мартин боролся с убийцей, а мы оплакивали собаку?
— Трава примята недавно и не успела подняться.
— Может, у него свои соображения, — оправдывала я Душку. — Потом найдёт место, где боролись убийца и жертва, как-нибудь сличит следы и выяснит, присутствовал убийца в обоих случаях или только в одном.
От взгляда горбуна мне стало неуютно.
— Я ничего такого не хотела сказать, но ведь полицейский обязан подозревать не только кого-то постороннего, но и каждого из нас, не так ли?
— Да, конечно, — хмуро сказал он. — Вы совершенно правы, Жанна. Подозрение падает на каждого из нас.
Мне стало ясно, что я его чем-то или огорчила, или разочаровала. Чтобы избавиться от неприятного чувства и избавить от него Дружинина, я негромко сказала:
— Хотелось бы мне знать, какая часть подозрений приходится на мою долю.
Горбун откликнулся незамедлительно:
— Если бы Хансен был объективен, то на вашу долю приходилась бы шестая часть подозрений.
— Почему именно шестая?
— А вы посчитайте: вы, я, Ирина, Нонна, Ларс и неизвестный, который мог пробраться в дом.
— Неизвестного надо поставить на первое место, — сказала я. — Конечно, полиция обязана проверить алиби каждого из нас, но мы-то знаем, что мы здесь ни при чём.
— Да… конечно, — нехотя согласился горбун. — У меня алиби нет, барышня, но могу вас уверить, что я не убийца.
— Правда? — восхитилась я. — Как хорошо, что вы мне это сказали! Теперь остаётся опросить троих наших знакомых и поместить в газете объявление с просьбой откликнуться того, кто признает себя убийцей.
— Если вы не будете просить адрес, имя и фамилию, то на ваше объявление откликнется немало людей.
— Было бы глупо признаваться даже анонимно. Если бы я была на их месте…
Я замолчала на полуслове, испугавшись, что своими рассуждениями о том, как должен поступать убийца, навлекаю на себя подозрения.
— Что бы вы сделали на их месте, Жанна? — насмешливо переспросил горбун.
Я грустно покачала головой.
— Боюсь, что я раскололась бы через пять минут.
— Вряд ли, — утешительно заверил Дружинин. — Вы себя недооцениваете. Не так-то просто вас раскусить.
— "Не поздороваться от этаких похвал", — проговорила я. — Только не подумайте, что я причастна к преступлению.
— Почему я должен так думать?
— Всё-таки это случилось почти сразу же после моего приезда.
— Да, именно после вашего приезда, — со странной интонацией в голосе согласился горбун.
Я и сама сознавала, что главным подозреваемым лицом должна была стать я, но он мог бы не напоминать мне о столь печальном факте.
— Не раздумывайте об этом слишком усердно, — посоветовал Дружинин. — Просто будьте осторожны и ведите себя очень осмотрительно, чтобы следующей случайной жертвой не оказались вы.
Было очень мило с его стороны заверять меня в своей убеждённости, что я не замешана в преступлении. Но кто знает, что творилось в это время в его душе?
Несмотря на то, что Хансен до сих пор не напал даже на отдалённое подобие следа, он не владел глупостью в том объёме, которым наделил его горбун, и не заблуждался по поводу причины примятой растительности.
— Что за животное вы там осматривали? — осведомился он, подходя.
Тёмные глаза горбуна ясно отразили удивление, а потом стали напряжённо-внимательными. Я же ощутила подлинную гордость за своего полицейского, словно его успех каким-то образом касался и меня.
— Как вы догадались, господин Хансен? — удивлённо спросила я, доставив ему истинное удовольствие своим восклицанием.
Всё-таки с мужчинами невозможно иметь дело. Стоит им чуть-чуть польстить, выразив восхищение их умом, способностями или профессиональными навыками, и они начинают прямо-таки на глазах раздуваться от самодовольства. Женщины в этом отношении гораздо сдержаннее и в основной своей массе не станут так открыто показывать, насколько им приятна похвала.
— Я заметил по следам, что какое-то животное проползло по траве и некоторое время лежало на одном месте, скорее всего в судорогах, потому что растения повреждены.
Хансен говорил не так гладко, как передаю его слова я, но надо ведь делать скидку на то, что русский — не его родной язык, что в его жилах не было ни капли русской крови, и что по специальности он не был переводчиком.
— Да, мы нашли там мёртвую собаку, — призналась я. — Мы её похоронили в том углу.
— Чья это собака, и от чего она умерла? — спросил Хансен, с удовольствием оглядывая меня, вернее, мой наряд.
В горбуне вдруг проснулась энергия, и он решительно отстранил меня от полицейского, предпочитая рассказывать сам. По-моему, он стал серьёзнее относиться к Хансену после проявленной им наблюдательности. Так как Дружинин отвёл Душку к месту, где была обнаружена собака, а на меня бросил очень строгий взгляд, я не последовала за ними и не знаю, о чём они говорили.
Когда хмурый горбун и пренебрежительно усмехавшийся Хансен вернулись, я поняла, что разговор между ними вышел особенным, но, что именно они сказали друг другу, оставалось неясным.
— Пройдём в дом, — предложил полицейский. — Пока мои люди производят обмеры, я опрошу свидетелей.
Я не ставлю своей целью написание криминального романа и не собираюсь воспроизводить здесь подробности следствия, поэтому скажу кратко, что опрос не дал никаких результатов и не навёл Хансена на след, но вслух он это, конечно, не стал высказывать. Уяснив, что ничего нового мы не скажем и он только зря теряет с нами время, Душка задержался сверх положенного всего на несколько минут, употребив их на воспоминание о вкусном супе с неясным названием, которым его здесь потчевали, но от предложенного кофе отказался, сославшись на дела.
Остаток дня мы посвятили обсуждению похорон и планов по вызову родственников Мартина. О дне, когда можно будет забрать тело, Хансен обещал вскоре сообщить, так что откладывать печальные заботы на будущее было нельзя.
Остаётся лишь упомянуть, что горбун был всё это время мрачен и чуть ли не зол, что явственно ощущалось, хотя и не проявлялось внешне. Я заподозрила, что на его настроение повлиял разговор с Хансеном, свидетельницей которого я, к сожалению, не была.
— Схожу, подгоню машину, — заявил Ларс, вставая. — Подожди меня здесь, Нонна.
Горбун мрачно взглянул на него и тоже встал.
— Пожалуй, я тоже пойду. Могу я вам чем-нибудь помочь, Ирина?
Ира брезгливо поморщилась, но, подумав, принять помощь согласилась.
— Можете меня подвезти завтра к родственникам Мартина, а то моя машина в ремонте.
Я не предполагала, что у моей подруги есть машина. Почему-то наличие машины у Ларса я воспринимала как должное, а вот машина Иры меня удивила. Мне казалось, что даже если у супружеской пары была машина, то при расторжении брака она естественным образом отходит к мужу. Должно быть, я переносила своё отношение к личному транспорту, его ремонту и обслуживанию на других и не предполагала, что кому-то машина может быть необходима.
Горбуна просьба Иры не привела в восторг. Он задумался, мельком взглянул на меня и покачал головой.
— Боюсь, я не смогу вас подвезти, — с сожалением сказал он. — Завтра ко мне приезжает родственник, и я должен его встретить.
— В таком случае, может быть, меня отвезёт Ларс? — осведомилась Ира, причём от её голоса повеяло холодом.
Однако Ларс уже успел выйти, чтобы подвести машину поближе к дому, и за него ответила Нонна.
— Завтра вы не сможете поехать вместе, — двусмысленно сказала она. — Насколько мне известно, на завтра у него назначено дело.
Понятно, конечно, что жена, которую постоянно обманывают, не может спокойно согласиться на совместную поездку мужа и его любовницы, но время для ревности было выбрано неудачно, ведь Ире предстояли очень неприятные хлопоты.