— Что вы собираетесь делать? — спросил незваный гость, который был для меня уж точно хуже татарина.
— Почему вы думаете, что я собираюсь что-то делать? — рассеянно поинтересовалась я, прикидывая, что бы такое взять в руки, чтобы отбить у него недостойные желания, если таковые у него возникнут.
— Потому что вы заняли моё место, — объяснил Дружинин. — Я привык к тому, что вы предпочитаете шезлонг.
— Если я сяду в шезлонг, то уже не заставлю себя встать, а меня ждёт работа.
Я наконец-то догадалась, чем мне вооружиться, и взяла в руки камень, которым ранее заложила дверь, не давая ей закрываться. Горбун ошеломлённо смотрел, с каким непринуждённым совершенством я перекладываю булыжник из руки в руку, но словесно не выразил своего изумления.
— Какая работа? Осведомился он, не сводя зачарованных глаз с моих рук.
— Важная, тяжёлая и грязная, — охотно объяснила я. — Она-то и заставила меня вспомнить о русских крестьянках вообще и о Некрасове в частности.
Дружинин рассмеялся и, заметив воткнутую в землю лопату, сделал правильный вывод.
— Время у меня есть. Если вы не против, я выполню эту работу за вас.
Я сочла, что это было бы справедливо, потому что только его английский родственник вынудил меня дать твёрдое обещание заниматься земледелием.
— Другая на моём месте была бы против, но я уважаю русское гостеприимство и удовлетворяю все желания гостя. Электроплуга здесь нет, но испытанная веками лопата в полном вашем распоряжении.
— А дома вы пользуетесь электроплугом? — поинтересовался горбун. — Или вы типично городской житель и на природу выезжаете только отдыхать?
— Нет, почему же! У меня есть фазенда аж в десять соток.
— Вы сами обрабатываете столь гигантское поместье?
— С мамой. У нас не принято обзаводиться невольниками или крепостными, вот почему это всего лишь чуть облагороженные джунгли. Примерно то же самое, что находится перед вами.
— Извините за задержку, но вы упомянули больную для меня тему. Что конкретно вы вспомнили из Некрасова?
По-моему, горбун попросту отлынивал от работы, но, не прекращая вертеть в руках булыжник, я охотно раскритиковала примерную русскую женщину, доставив горбуну огромное удовольствие.
— Никогда не рассматривал образ Дарьи с этой точки зрения, — признался он, наблюдая за моим булыжником. — Вам не тяжело?
— Нет.
— А зачем вам этот камень?
Мне стало подозрительно, почему ему не даёт покоя орудие пролетариата в руках инженера.
— У нас так много кричат: "Время собирать камни! Время собирать камни!" Поневоле за ними тянешься.
— Особенно после известия об общем подорожании, — заметил Дружинин. — Вы знаете, что в России плата за электроэнергию возросла в два раза?
— Дай, Бог, спокойно принято то, что изменить мы не в силах, — произнесла я, стараясь сдержать злость. — Эта лопата вас устраивает или поискать другую?
— Я неприхотлив, — заверил меня горбун. — Сейчас иду. Может, отнести туда ваше кресло? А то мне будет скучно.
— Неужели вы спокойно отнесётесь к тому, что вы будете работать, а я отдыхать? — заинтересовалась я новым для меня явлением.
— Когда же нет?
— Мой сотрудник, тот самый, который ваш тёзка, не потерпел бы столь вопиющего неравенства и боролся бы за эмансипацию.
Упоминание о моём сотруднике оказало на Дружинина неприятное впечатление, и он молча подхватил кресло и понёс его к облюбованному мной участку земли. Однако он не учёл, что этот участок я облюбовала для себя, а не для него.
— Стойте, Леонид! — окликнула я его. — Поставьте кресло вот сюда, а копайте здесь, между яблонями, если это яблони. Работать на свежей густой траве ведь приятнее, чем в крапиве и сорняках, а уж тот противный участок я, так и быть, обработаю сама.
Горбун окинул оценивающим взглядом девственную зелёную лужайку, хмыкнул, принёс лопату и всадил её в плотное переплетение корней. Я устроилась в шезлонге и с наслаждением смотрела, как легко лопата в его руках выворачивает дёрн. Камень мне пришлось положить на место, но теперь я держала под рукой вилы, якобы чтоб горбун мог с их помощью отделить корни от земли, а на самом деле — с целью самозащиты, мысли о которой не были моей фантазией, поскольку Дружинин взглядывал на вилы подозрительно часто и с явной антипатией.
— Жанна, вы не надумали переехать в отель? — спросил горбун.
— После того, что случилось, это было бы даже неприлично, — возразила я с лёгким удовлетворением, что для отказа нашлась причина, не унижающая моё достоинство. — Получается, что я бросаю Иру в минуту опасности, если опасность существует, в чём я сомневаюсь, хотя и… боюсь, конечно. Вам бы, наверное, страшно не было.
— Почему? — не прерывая работы, спросил горбун.
Я слегка передвинула вилы.
— Мне кажется, что вы сумели бы себя убедить в том, что это случайность и вряд ли она повторится.
— А что думаете вы? — угрюмо поинтересовался Дружинин.
— Примерно то же самое, но отогнать тревогу всё равно не могу. Так и кажется, что убийца где-то притаился и только ждёт случая, чтобы кого-нибудь прикончить. Чувствуешь себя героиней Агаты Кристи: всё вокруг приятно и мило, а смерть стоит за спиной.
Горбун резко поднял голову и взглянул мне в лицо.
— Я думаю, что вам… и всем нам придётся соблюдать осторожность. Если девушка убита по ошибке, то преступник может ошибиться ещё раз. Я не верю, что хотели убить именно её. Даже если она кому-то мешала, то выследить, что она пошла именно в этот дом и он пуст, слишком трудно.
— Но кого же хотели убить? Сейчас здесь живём только мы с Ирой, но вряд ли кому-то может оказаться полезна моя смерть. Значит, охотятся за Ирой? У неё очень много знакомых, но неужели кто-то из них может оказаться убийцей?
Горбун вновь поднял на меня глаза и тотчас же их опустил, делая вид, что рассматривает свои руки, обхватившие черенок лопаты. Руки у него были красивые и ухоженные, с длинными пальцами и ровными ногтями, которые он, наверное, не только ежедневно подпиливал, но и полировал. У меня всегда вызывали отвращение мужчины, слишком пекущиеся о своей внешности. Обычно такие люди подвивают и подкрашивают волосы, подбривают брови, чуть ли не напомаживаются. Иногда, сидя в метро, увидишь перед собой мужские руки с нежной кожей, и в душе начинает нарастать неприязнь, а как поднимешь глаза и взглянешь на гладкое лицо с жестокими глазами и кожаную униформу, так сразу делаешь вывод: или вымогатель или сутенёр. К счастью, Дружинин не прибегал к частым услугам парикмахера, чтобы казаться привлекательнее, и к косметологу вряд ли когда-нибудь наведывался, но за руками тщательно следил, не допуская обломанных или неровных ногтей и грязи под ними, что было по-своему неплохо, особенно, если знать, как ловко и умело он способен вскопать участок.
— Что толку гадать, если нам ничего не известно, — остановил меня горбун. — Ларс, вы давно пришли?
Я оглянулась и обнаружила, что датчанин стоит у веранды и, вероятно, слушает наш интересный разговор.
— Только что, — ответил он. — Здравствуйте, Жанна. Рад вас видеть, Леонид. Прежде мы с вами редко встречались и, наверное, я должен благодарить Жанну за то, что могу беседовать с вами каждый день.
Горбун промолчал и продолжал работу, а Ларс обратился ко мне:
— Я услышал ваши последние слова, Жанна, и теперь они не дают мне покоя. Если девушку убили случайно, приняв её за другую, то кого намечали убить? Как вы думаете, Леонид?
Последний вопрос был задан неожиданно резким тоном. Взгляды обоих литераторов скрестились.
— Зачем вы пугаете девушку своими домыслами, Ларс? — сухо спросил горбун. — Никто ничего не знает, так незачем и толковать об этом. Ирине и вам, Жанна, следует соблюдать осторожность, а охотиться могут за кем угодно.
— Даже за вами? — спросила я.
— За мной? Зачем убивать меня в доме Ирины?
— Откуда же мне знать? Вы сказали, что охотиться могут за каждым, поэтому я и беру для примера вас.