Кремонов (в сторону). Боже мой! ему все известно... какой позор!.. Бедная Вера, я твой палач. (Вслух.) Уж, конечно, заплачу, мой добрый, мой милый Каспар Иваныч... честное слово... Я имею виды... будьте снисходительны только недели на две, на три... Где ж вы остановились теперь?
Шаф. У купца Мошнина, из хлеба нанялся рисовальщиком на его фабрике. Вы должны его знать... За иск его наложена опека... и это обстоятельство заставляет меня бояться...
Кремонов. О, не бойтесь... Жестокосердый! из хлеба! плут! разбойник!.. я докажу, что иск его фальшив... Вы первые будете удовлетворены. (Входит слуга.)
Те же и слуга.
Слуга. Барышня приказала доложить вам, не забыли ли о чае, и не прикажете ли сюда?
Кремонов. Идем сами. (Отводит Шафа в сторону.) Объясню вам после, друг мой, какие у меня надежды... я выиграл процесс... на днях получу резолюцию из Сената... Недели две-три не больше... (Жмет ему руку.)
Шаф. Хочу вам верить и боюсь не верить: от одной мысли сердце леденеет...
Кремонов. Ну уж я сказал тебе... Пойдем же, на примирении выпьем по доброму стакану чаю... здесь так холодно...
Шаф. Мне жарко от воспоминания о моих детях и жене.
Кремонов. Только ради Бога ни слова Верочке... понимаешь, она такая чувствительная... особенно о Радугине... это убьет ее... я скажу тебе за секрет: благодетель твой — жених ее...
Шаф. Даю слово. У меня самого дочь; но моей нет при мне. (Уходят.)
Аполлон Павлович и слуга.
Аполлон Павлович (удерживая слугу). Мне что приказано сказать?
Слуга. Не до вас, посидите у моря, да подождите погоды.
Аполлон Павлович (один). Вот этак всегда, от первого до последнего в доме!.. А кто выручил их, как не я. Сосали бы отмороженные лапы, как медведи! (Радостно.) И у меня будут дрова! я это знаю, я это видел по глазам старосты... однако ж, что-то долго не несут! Я весь продрог... Одежда на мне только именем теплая... Воображение, благодетельное божество, приди на помощь слабеющим силам и удержи хоть на несколько минут последние искры огня в крови моей. Ты нередко было моею красотою, моим богатством и славою! не оставь меня и теперь... Гений мой, моя фея! махни надо мною благодетельным жезлом своим и согрей около меня холодную атмосферу... Дай, помечтаю... не все ли в жизни мечта? (Закрывает глаза.) И вот, я чувствую, благотворная теплота переливается из жилы в жилу... И вот я настоящий наследник богатого дворянина... образован, хорош, ловок... секретарь посольства... в будуаре красавицы, нежусь на роскошном диване, упиваюсь ее взором, который сулит мне столько блаженства... (Вздрагивая, открывает глаза.). Нет, холодно, очень холодно! Что ни пиши, а горькая существенность превозмогает... я в каком-то склепе... недоросль... урод!.. Да, урод!.. люди счастливые, то есть с приятною наружностью, знаете ли, что такое урод? Как бы объяснить?.. Нет, язык человеческий в миллионах слов имеет только одно для выражения этого понятия!.. Люди, если б вы понимали унижение, тяжесть этого слова, вы обращались бы иначе с тем, кто оклеймен им. Сизиф, Тантал, Прометей, почему вас всех, мучеников древности, не изобразили с моей фигурой, с моими понятиями и чувствами!.. Тогда б ваши страдания были понятнее... Но вы мифы, а я... (Встает и смотрит в зеркало с адскою улыбкою.) Хорош! Красавец!.. В прибавку, как на смех, как бы ругаясь надо мной, назвали меня Аполлоном... Бельведерский!.. Ха, ха, ха! (Бросается опять в кресла и, скрывая лицо в руках, плачет.)
Аполлон Павлович и истопник.
Истопник (приносит беремя дров и затопляет камин. Смотря на Аполлона Павловича). Не замерз ли уж барин? (Осторожно толкает его.) Огня принес.
Аполлон Павлович (открывая лицо, радостно). Огонь!.. А!.. тепло!.. (Истопник, увидав его лицо, перестает класть дрова, встает, пробирается к двери и вон из комнаты.)
Аполлон Павлович. И даже на этого дикаря, с грубыми, черствыми чувствами, мое безобразие сделало впечатление. (Кладет сам дрова и греется; потом скидает теплую одежду.)