Вдруг Женька понял, что уже с минуту не мигая смотрит на плафон над головой. Что-то белело за толстым ячеистым стеклом. Он напряг зрение и вдруг вскочил как ошпаренный. Он почти вжался в плафон лицом - так и есть, это была бумага с темными тонкими полосами — записка! Он ухватил плафон за край и с силой провернул, в ответ тот послушно сделал оборот вокруг оси и увесисто лег Женьке в руки. Внутри и в самом деле лежал сложенный желтый листок. Подняв глаза, он увидел, что на креплении плафона нет ни патрона для лампы, ни проводов - там вообще было пусто. Развернув записку, он принялся изучать размокший и неразборчивый текст. Видимо, писавший очень торопился и от того написанное было больше похоже на кардиограмму, за исключением последних слов, выведенных явно с большим нажимом, почти печатными буквами:
....ПЛЁХОВ НЕ ЖРАЛ
Под словами стояла подпись, читаемая благодаря инерции нажима — «Коровин». Дату рядом с подписью разобрать было невозможно из-за радужных разводов влаги, но по точкам после каждых двух символов было понятно, что это именно дата.
Женька стал пристально рассматривать сам листок — по виду обычный в «школьную» клетку, слегка пожелтевший с одним неровным краем, скорее всего вырван из тетради. Он свернул лист, сунул его в карман и глядя на залитый солнцем квадрат окна погрузился в размышления.
Сама по себе записка ещё ничего не значила. Что она, собственно, рассказала? Что некто Коровин написал послание на целый лист и особенно его, Коровина, впечатлило что Плёхов не жрал. Писал он его здесь или принес собой? Далее: Коровин или кто-то другой положил эту записку в пустой плафон от светильника, прикрученный к потолку. Кто такой Коровин? Был ли он тут и, если да, то что он тут делал? Кто такой Плёхов? И что этот Плёхов не жрал? Список вопросов стремительно пополнялся.
Женька решил, что уже достаточно рассвело и можно вернуться на кладбище и получше всё рассмотреть. Он достал из рюкзака запасную футболку и морщась от боли надел прямо на грязное тело. Спускаясь по лестнице, он услышал, как за стеной загромыхала посуда. Судя по всему, Астася проснулась и хозяйничала на кухне. Женька прошмыгнул к двери, постаравшись не пересечься с ней.
Утро выдалось теплым и солнечным, с запахом скошенной травы и общим ощущением свежести. Женька с удовольствием дышал полной грудью и шел так, как будто в Горбунах родился и вырос - огибал заборы и переступал через торчащие пруты, о которые спотыкался еще несколько часов назад. До кладбища он добрался быстро, если не сказать внезапно - свернул за угол и увидел ограду, за которой раскинулось поле, усыпанное невысокими грубыми камнями, в основном поросшими травой. Он сразу увидел и дыру в ограде, в которую прыгнул с таким отчаянием. На память об этом прыжке наверняка останутся шрамы. Человек помнит каждый шрам. К примеру, вот эта розовая змейка от подбородка до левого уха - в возрасте шести лет был неудачно посвящен в рыцари арматурным прутом, а вот эта белесая полоса от колена до таранной кости - результат слаженной работы велосипеда, узкой обочины и невысокого забора. Зарубки на теле, за которыми стоят события, как примитивный вид письменности.
В углу кладбища стояла крепко сбитая широкая лавочка. К ней он и направился, неуклюже перебравшись через ограду. Тропинок не было и хоть он и старался идти, не наступая на надгробия, но несколько раз всё же скользил по гладким камням. Расположившись на лавке, Женька достал из рюкзака тетрадь, острый карандаш и начал делать зарисовки. Рисовал он не плохо почти всё, кроме портретов - тонкие штрихи и детали зачастую портили вполне сносный рисунок.
Он уже закончил выводить ограду и приступил к ржавым воротам, как вдруг в проеме этих самых ворот появилась странная долговязая фигура. Солнце светило человеку в спину, и Женька не мог разглядеть лица. Человек странным образом, будто хромая на обе ноги сразу, двинулся к нему. По мере приближения стали видны детали, от которых ему стало не по себе: левый рукав незнакомца свободно раскачивался в такт шагам, а левый глаз скрывала пожелтевшая от времени марлевая повязка с неровным бурым пятном в центре. Одет он был в какое-то откровенное старье, если не сказать рванье. В правой руке нес короткую лопату, которую Женька сначала принял за костыль. Человек подошел к лавке и молча сел рядом. Женька тут же его узнал — это был тот самый «пират», который вел его от станции в деревню. «Пират» прислонил лопату к стене и достал из нагрудного кармана самокрутку и спички. Самокрутку сунул в зубы, а коробок привычным движением зажал между колен. Затем неторопливо, но ловко извлёк спичку из коробка, поджег и закурил. Всё в полном молчании, которое сам Женька так и не решился нарушить.