- Псы рыщут. – объяснил он, закрывая дверь на хлипкий засов. – Их и жрать стали ещё при царях.
- Кого?
- Пятаковых, кого. Барин тут жил, всё кичился, дескать в Африке обезьяну съел. Мясо, говорил, жестковато, но только у пуганных. Тех, кого ловко прибили, без испуга, те, говорил, на вкус получше будут. Дрянь был, а не человек. Вот он то первый горбунов и распробовал. Он их в представление набирал, к бородатым бабам и мужикам всяким кривоногим. По всей империи искал.
- Как это, распробовал? - Женька едва дышал и смотрел на Плёхова глазами размером с блюдце.
- Да вот так. Однажды для представления нашел он ловкача, который огнем плевался. Ну глотал горящие пруты, а огонь выплевывал. Из Бессарабии привез. Так тот Пятакова не заметил, он же низенький, и поджег. Граф как запах учуял аж затрясся весь, но по первой виду не подал, – в темноте зашуршали спички. – Потом, говорят, тот Пятаков пропал. А бабы как по хворост в лес пошли, его и нашли. Лежал обглоданный, требухой наружу. Сначала подумали кто-то зверя в лохмотья завернул, а как разглядели сразу в крик.
Снаружи раздался скрип, Плёхов замолчал и прислушался.
- Ветер, – он налил воды в банку и выпил залпом. – Говорят барин потом всех юродивых разогнал из представления и повелел со всех деревень, где горбуна сыщут, к нему везти.
Плёхов замолчал, и Женька почувствовал на себе испытующий взгляд.
Женька внезапно понял, что его просто похитил и мучит умалишенный. С настоящими бредовыми фантазиями. Как говорил тот профессор на открытой лекции: «Подлинно! Подлинно душевнобольной, даже зависть берет!».
Плёхов снова поднялся на свой импровизированный наблюдательный пост и стал шарить в нагрудном кармане.
- А даты на надгробиях, – он снова закурил, – это не даты. Это вес.
Женька настолько увлекся собственными догадками, что не сразу понял услышанное:
- Вес? Какой вес?
- Простой вес. Когда стали резать и когда концы отдал. – Плёхов зашелся кашлем на очередной затяжке. – Они ж от живых режут. Так мясо сильнее получается. Они же их тут как коров разводят. Ловят если те бежать пытаются. Вся деревня – большой загон, а там, за стеной, – забой.
- Да хватит уже! Хватит этого бреда! – Не выдержал Женька. - Давайте так, вы меня отсюда выпустите, а я обещаю, что не пойду в милицию. Они мне всё равно не поверят. Я спокойно поеду лечить горло и пить кисели для желудка, а вы оставайтесь с вашей проклятой деревней, горбунами и вонючими самокрутками.
Плёхов нахмурился одним глазом. Поднялся, сделал пару шагов к двери, точнее к топору в стене, затем вернулся и сел на перевернутое ведро.
- Это, - Плёхов кивнул на тлеющую вонючую самокрутку в пальцах, - табак и сушеный осот, замоченные в той жиже что я тебе дал. Помогает побороть зуд.
Он докурил и аккуратно затушил окурок о мокрый пол.
- Да какая разница, какую вы дурь курите? Просто отпустите меня, пожалуйста.
- А за друга отомстить не хочешь?
- Какого друга? – Женька опешил.
- Товарища который в том году приезжал. Быков кажется. Я думал ты его искать приехал. Могу показать где закопал. Я там насыпь ещё сделал и белый камень у головы.
- К...Коровин? – Женька потерял дар речи, а вместе с ним и весь боевой настрой.
- Или Коровин, да. Сухой и длинный такой, как палка. Копал как траншею для трубы. У бабы на чердаке держали. Григорий всё резал, а как натешился брату отдал, а тот псам и ублюдку своему.
- Да я даже не знаю, кто это! Нет у меня никакого друга, который тут был. Я это выдумал, чтобы вопросы не задавали. Я про деревню в интернете прочитал и просто из-за названия сюда приехал. Подумал странное название, поеду посмотрю.
Плёхов выглядел так, будто ему на голову опустили кузнечный молот. Размашисто опустили, по-молодецки. В таком виде он просидел с минуту, а после не глядя на Женьку прошептал:
- Ты ж… ты ж всех нас убил! Всех нас убил зазря… – он поднялся, продолжая бормотать. – Зазря. Всех убил.
Нетвердым шагом он направился к топору, всё также причитая и бормоча под нос своё «зазря», «убил». Женька понял, что стал свидетелем какого-то психического припадка. Лунный свет, сочившийся сквозь щель на уровне его глаз, на секунду прервался, и он догадался, что снаружи кто-то идет вдоль стены. Плёхов потянулся к широкому и грубоватому древку. У Женьки в голове возникли весы, наверняка больше похожие на качели: на одной стороне были люди, пусть не самые приятные, чудные, но которые его накормили, уложили спать и назвали «гостем», а на другой чаше – однорукий и одноглазый маньяк, который его связал, пытал и угрожал убить. Еще один лучик прервался чуть дальше, это увидел Плёхов и застыл. Женька набрал в грудь побольше воздуха и закричал изо всех сил: