- Власий, - старичок указал мундштуком на дверь, после чего ткнул мундштуком в сторону здоровяка за соседним столом, - и его брат Григорий.
- А я что, на него похож? Н..на друга?
- Нет-нет, - старичок замотал головой и пару секунд разглядывая Женьку добавил, выпуская облако дыма. - Не думаю.
Женьке показалось, что Григорий за соседним столом хмыкнул, но в следующее мгновение — это стало не важно. Всё вокруг вдруг стало не важным, мысли потеснились, отдавая пространство аромату томленого мяса и пряных трав. Астася внесла глубокую миску, напоминавшую цветочный горшок, с дымящейся горкой картофеля и темно-коричневыми кусочками мяса. В голове Женьки едва не заиграла торжественная музыка, но оркестр, видимо, тоже был голоден. Прикрыв глаза, он ещё какое-то мгновенье наслаждался ароматом и, так и летал бы под сводами собственного нёба, если бы его не выдернуло внезапное Астасино: «Нраится?». Простодушное булькающее слово это словно попало внутрь её головы в далёкой молодости, затем долго блуждало по складкам и извилинам и, так и не дойдя до губ, умерло во рту, утонув в слюне и отчаянии, а сейчас вот случайно вывалилось наружу. Женька медленно открыл глаза, которые от удивления тотчас чуть не вылезли из орбит: все трое - и старик, и здоровяк, и даже Астася - чуть ли не толкаясь сгрудились над его тарелкой и, пачкаясь в жире, пальцами доставали мясо и жадно отправляли его в рот. Сцена наводила жуть.
Старичок будто вспомнил о его присутствии и жестами отогнал от тарелки остальных. Астася немного смущенно и шепеляво проронила что-то вроде «с краю взяли», Григорий же молча вернулся за свой стол с причмокиванием облизывая пальцы. С секунду оцепеневший Женька рассматривал тарелку, а после набросился на еду, одолеваемый поистине звериным голодом. Как только он распробовал маленькие бурые комочки мяса, сразу понял показавшееся сначала диким поведение присутствующих. Все было приготовлено не просто вкусно, а на каком-то неведомом гипнотическом уровне: рассыпчатый картофель таял во рту, создавая сцену для главного действующего лица – томленого пряного мяса. Приятным дополнением ко всему был мягкий ароматный белый хлеб. Женька набивал за обе щеки с трудом пережевывая пищу.
- Вот это по-нашему! – старичок улыбнулся, обнажая неожиданно белые зубы и принялся раскуривать трубку.
Пока Женька ел, никто больше не проронил ни слова. Старичок вновь углубился в газету, Григорий методично вертел пивную кружку, которая в его руках больше походила на кофейную чашечку. Когда Женька хлебной коркой собрал остатки со дна тарелки, она заблестела как после мытья. Астася, ковыляя через всю комнату, несла в руках запотевший стакан чая в причудливом серебристом подстаканнике. Поставила она этот стакан очень неаккуратно, так что вокруг серебристого края быстро расползлась коричневая кайма. Астася на это никак не отреагировала, сосредоточенно собирая грязную посуду. Когда она потянулась за приборами, Женька в деталях разглядел её запястье и кисть, исполосованные грубыми белесыми шрамами, настолько большими, что казалось не доставало целых кусков, как долек в мандарине. Ближе к сгибу локтя виднелся свежий алый рубец, покрытый тонкой перепончатой пленкой; он уходил дальше под одежду.
- Как тебя зовут? – внезапно спросил старик, утрамбовывая табак в трубке специальным металлическим стержнем.
- Женя, - ответил Женька и скривился от того, как неуместно нежно прозвучало его имя. И чтобы как-то не заострять на этом внимание, затараторил, солгав во второй раз. - Я студент из Москвы, мне про вашу деревню рассказал друг, ну как друг, товарищ по учебе, он у вас был прошлом летом, кажется проездом или вместе с кем-то, не помню точно.
На словах о друге, а точнее товарище, старик отвлекся и внимательно посмотрел Женьке в лицо. Затем взял со стола аляповатую зажигалку, похожую на ту, что на развес продают в сувенирных, и стал раскуривать трубку по второму кругу.
- И что он тут делал?
- Отдыхал, наверное, я не знаю точно, как-то не спросил. Меня почему-то о нем сегодня все спрашивают.
- А кто это “все”, Женя? – рука с зажигалкой зависла над трубкой, а в другом конце комнаты под Григорием скрипнула лавка.
Женька тут же пожалел о сказанном.
- Мужчина, на станции. С горбуном, – он отпил из стакана ещё горячий чай и обвел взглядом выжидающие лица. – Ну он не представился.