Предрассветные сумерки вернули окружающему миру формы и очертания. Острым после темноты зрением Женька увидел, что надгробий этих много, будто поле засеяно, и он невольно поежился.
Погруженный в собственные мысли, он поднялся во весь рост и сделав несколько шагов, снова услышал ненавистный собачий рык. Медленно повернув голову, он увидел, как шагах в двадцати будто бы две тени отделились от непроглядной мглы и двинулись к нему. Женька медленно стянул ветровку и резким движением швырнул в их сторону, а сам со всех ног припустил в другой конец кладбища. За спиной раздался оглушительный лай, хрип, глухие удары и даже что-то похожее на ругань, но он несся вперед не оборачиваясь и то и дело перепрыгивая через низкие надгробия. В рассветном мареве он увидел темную полосу в ограде и бросился туда, уже на ходу понимая, что это дыра в стене и что его единственный шанс — это прыгнуть в неё. И он прыгнул. Как сумел, без подготовки и не сгруппировавшись. Просто прыгнул вперед.
Приземлившись он заорал от боли – металлические прутья ограды глубоко пропахали спину и намертво пригвоздили к земле. Лай и крики приближались. Женька почувствовал, как по бокам заструились теплые ручейки и стали неметь ноги. Особо ни на что не надеясь он схватился руками за ограду и с рывком попытался её приподнять. Давление на поясницу неожиданно ослабело и он попытался отогнуть прутья, болезненно изгибая все тело. Металл жалобно застонал и поддался. Женька прополз вперед через колючий кустарник и неуверенно поднялся. Оставляя возню и лай всё дальше за спиной, он, припадая на одну ногу зашагал как в полусне на красное свечение знакомой вывески. Внезапно наступила тишина, нарушаемая мерным далеким гулом и ритмичным лязгом слаженной работы механизмов в недрах агрокомплекса. Ковыляя к столовой, Женька испытывал к себе отвращение на грани ненависти. Больше себя он сейчас ненавидел только собак, а так – ноги облеплены промокшими, грязными штанами, рубашка липкая от крови и пропахла гнилью. Будто этого было мало, ему чудилось шевеление в волосах, и он с остервенением чесал непослушную шевелюру.
До крыльца столовой он добрался благополучно и довольно быстро для своего состояния. Выудив из-под стола свой рюкзак он медленно и осторожно поднялся наверх в свое временное убежище. Рассвет сочился сквозь оконце, придавая комнате нотки уюта, но нотки короткие, четвертные. С палочкой и закрашенной сердцевинкой. Женька расположился у стены, предварительно отпинав подозрительный матрас в дальний угол. Затем он вытащил из рюкзака баночку с перекисью, бинты, таблетку болеутоляющего и принялся стягивать футболку. Она отделялась от тела со звуком рвущейся ткани разливая боль по всей спине. Женька невольно застонал и сцепил зубы. Собравшись с духом, он отвинтил крышку на бутылочке перекиси и не глядя через плечо вылил на спину. Послышалось шипение и ему пришлось как в старом фильме про Вьетнам укусить футболку чтобы не заорать. Из глаз брызнули слёзы, а сердце забилось в темпе ритмов африканских аборигенов.
Резкая боль постепенно стихала и отвращение к себе сменило чувство жалости. Ему вспомнилась комната в общежитии: карта аномальных мест России на стене под стеклом, на столе подаренный соседом глобус Марса с нарисованным от руки крестиком и надписью: “Дом Ж.”, спирали трахиандры - самого инопланетного из комнатных растений - на подоконнике. Ребята наверняка за чаем будут обсуждать и гадать, куда он запропастился, и даже и не подумают, что он решился и приехал сюда. А он тут бегает от собак, весь грязный и залитый кровью.
Словно под тяжестью пришедшей мысли Женька облокотился на стену. Но, постойте, ведь именно так и должен выглядеть исследователь! На истоптанной тропе следы не ведут к тайнам, они ведут в сувенирную лавку, а прокладывающий путь будет осолен землей, потому что копает, омыт водой, потому что плывет и измазан сажей потому что горит изнутри. И раны станут шрамами, а шрамы картой сражений, начертанной на теле. Не в белой рубашке и не в лакированных туфлях Зверев нашел тотемные черепки под Угличем. Хотя от него можно было что угодно ждать, но нет.
IV
Боль в спине угасала, и Женька кое-как лег. В комнате уже было достаточно светло и его взгляд прыгал по потолку с доски на доску. Сна не было ни в одном глазу, а в голову настойчиво лезли мысли о найденном кладбище. Почему так странно написаны годы? Может у них свой календарь? Нет же, на стене в столовой висел обычный календарь на двенадцать месяцев с картинкой сенокоса. Он запомнил его потому что сенокос сюжет вроде как июльский, а поди ж ты, нарисован вверху всего календаря. Может это не датировка, а возраст? Может народ малограмотный и годы сенокосами считает, а точной даты рождения или смерти не знает?