— Так он же ей всю книгу намекал! — Коваль повышает голос так, что начинает свистеть в микрофоне, и Ева невольно жмурится от этого резкого звука.
Бестужева смотрит на собеседника с вызовом, чувствуя, как недовольство в груди перемешивается с тотальным непониманием и становится больше с каждой секундой. Атмосфера в студии накаляется, но для девушки это уже не имеет никакого значения.
— Да как он ей намекал?! — её микрофон свистит в ответ, и теперь от этого звука зажмуривается уже Вова, что остаётся для Бестужевой незамеченным.
— Он танцевал с ней! Он ни с кем больше не танцевал, что тебе ещё нужно?
Ева тяжело вздыхает и заправляет за уши выпавшие из причёски пряди. Она прекрасно помнит тот момент с танцем, но аргумент для неё кажется слабоватым, что она передаёт вскинутыми бровями и поджатыми губами. На несколько секунд в студии повисает гробовая тишина. Дима закатывает глаза и тянет многозначительное «бля-я-ять», прежде чем ответить:
— Нет, ладно, смотри, а если так, — он говорит уже неожиданно спокойно, откидывается на спинку своего кресла, и Ева не задумываясь отзеркаливает его движение, проделывая это уже не автомате, — вот, допустим, допустим, мне нравится одна очень недоступная девушка.
Бестужева всеми силами старается сделать вид, что не почувствовала, как сердце у неё ухнуло куда-то вниз. Иногда Еве казалось, что какая-то маленькая, наивно верящая в любовь и в идеале давно похороненная за хладнокровием и цинизмом девочка внутри неё всё-таки брала верх. Полностью подчиняла себе разум, заставляя думать о пустяках и совершать глупые поступки. Ева эту маленькую девочку внутри себя не любила. Вот только почему-то рядом с Ковалем девушка регулярно подчинялась ей, даже не отдавая себе в этом отчёта.
— Но я не знаю, как признаться этой девушке, потому что боюсь быть отвергнутым, — продолжает Дима, чересчур тщательно подбирая слова. Ева кивает на каждое слово, из последних сил играя заинтересованность и стараясь не показать, как же сильно её на самом деле колотит, — и что мне остаётся по-твоему делать? Вот и остаётся вести себя как мудак. Это защитный механизм такой.
— Ты можешь ей просто намекнуть на своё расположение, зачем мудрить? — какой-то отчаянный, истеричный смех скарябает горло, но Ева героически держит серьёзный тон. Кто бы мог подумать, что она вот так просто будет обсуждать проблемы признаний в симпатии с Димой Ковалем, с которым сама нормально поговорить не может уже больше полугода, — Просто намекни, любая умная женщина поймёт.
На одно короткое, практически незаметное мгновение, его губы ломаются в какой-то странной улыбке. Но этой секунды для Евы хватает сполна, чтобы практически задохнуться от резко нахлынувших чувств. Потому что она любила его, любила так глупо и совершенно необъяснимо, и осознание его недосягаемости убивало.
— А если не понимает? — Дима даже придвигается ближе, словно ему это действительно интересно. Сердце у девушки снова заходится каким-то лихорадочным стуком, эхом отдаваясь в висках.
— Значит найди другую, умную, — всплёскивает руками Бестужева, нехотя ставя точку в этом просто ужасно неловком разговоре.
Они смотрят друг на друга несколько долгих, слишком уж растянувшихся секунд, и этот момент становится последним для их негласного боя. Кажется, они оба проиграли.
— Не хочу, — едва заметно буркает Коваль, умудрившись сказать так, чтобы этого не было слышно в микрофон, и отворачивается от Евы.
Лёша прокашливается, стараясь привлечь к себе внимание и вернуться к обсуждению книги. Правильная атмосфера медленно возвращается, заполняя собой каждый уголок комнаты, разговор снова течёт в нужном русле, вот только о чувствах Дарси они больше не говорят. На одно короткое мгновение Ариана тянется куда-то через стол, заслоняя собой Еву и незаметно сжимая её колено. Это действие мимолётное, практически неощутимое, но переполнено уверенностью и поддержкой, которой девушке так не хватало где-то на подсознательном уровне.
До самого конца выпуска Бестужева чувствует, что сердце у неё уже бьётся так сильно, что, кажется, начинает стучать где-то в горле, но значения этому не придаёт. И в сторону Димы больше не смотрит.
***
Сумерки опускаются на город стремительно, пусть никогда не спящую и сияющую огнями Москву поглотить полностью так и не удаётся, только самые отдалённые части города. Благо, девушка жила в довольно тихом районе, где гробовая тишина наступала обычно не позже десяти вечера, вместе с последним убежавшим со двора домой мальчишкой, и это было даже удобно. Раскрытое на створку окно впускает в кухоньку вечернюю свежесть и отдалённый шум улиц. Ева слегка улыбается, наслаждаясь царящей атмосферой.
В квартире у неё тихо и спокойно, лишь слегка жужжит холодильник и едва слышно мурлыкают Битлз, напевая из допотопного радиоприёмника, стоящего на подоконнике. Кажется, он достался ей от дедушки, но сейчас это уже не имеет совершенно никакого значения.
Бестужева загружает в разогретую духовку пирог и вытирает руки, просто невероятно довольная собой. Пусть на различные программы и подкасты её приглашали редко, свободного времени всё равно было не так уж много, и ничего не могло быть лучше тихого вечера, уже плавно перетекающего в ночь, полностью посвящённого готовке и приправленного хорошей музыкой. Это было именно то, о чём девушка так отчаянно мечтала, наверное, больше месяца.
Утром она списывалась с Лёшей, и тот сказал, что отснятый вчера выпуск «Книжного Клуба» уже ушёл на монтаж и скоро будет готов. В этом вопросе Квашонкину девушка доверяла, как никому другому, но спросить, войдёт ли в выпуск их странная, до конца непонятная даже ей самой, и так сильно не вяжущаяся с привычном тоном их ссор перепалка с Ковалем, почему-то не решилась.
Весь этот день она вообще всеми силами старалась отгонять от себя любые мысли о Диме, которых в её голове и без того было чересчур много, в конце концов переключившись на долгожданную готовку. Это всегда помогало отвлечься и забыться, хотя бы на какое-то время отстраниться от навязчивых, крутящихся в голове заевшей пластинкой мыслей. Мыслей тяжёлых, порой настолько сильно начинавших давить на плечи, что становилось тошно. Поэтому теперь девушка вытирала со стола оставшуюся муку, самозабвенно постукивая ногой в такт музыке. Ей бы очень хотелось, чтобы этот вечер не заканчивался.
Вот только уже через несколько минут, когда девушка позволяет себе опуститься на табуретку, а пирог в духовке почти готов, по маленькой однушке проносится звонок. Кто-то звонит в дверь, и уж слишком настойчиво для незваного гостя, потому что Ева действительно никого не ждала. Она пересекает небольшой коридор в смятении, словно ведомая интуицией и ещё одним чувством, исходящим откуда-то изнутри. Она прекрасно знает, что непонятно кому двери открывать нельзя, но когда дёргает за ручку, даже не смотрит в глазок. Нарисованная масляными красками сова с картины в коридоре смотрит на девушку осуждающе.