Выбрать главу

Заметив его приближение, стайка служанок, собравшаяся в спальне у супружеского ложа, рассыпалась по комнате. Баяла лежала навзничь на постели. Ее руки безвольно вытянулись по бокам. Платье было высоко приподнято на бедрах. На миг он удивился. Почему она лежала в такой позе? Почему в их спальне собралась толпа? Мысль, так и не созрев, увяла. Он направился к ней, окликая ее по имени, хотя уже знал, что Баяла не ответит. Силен снова оказался рядом и попытался оттянуть его прочь. Гасдрубал хотел оттолкнуть косолапого грека или даже ударить его. Но один взгляд на красный полумесяц, зиявший на горле Баялы, выбил из него весь гнев. Он упал на колени и пополз по полу, не отрывая взгляда от залитой кровью постели. Баяла была еще теплой. Она была еще теплой! Он прокричал эти слова, как будто в них был ключ к загадке. Затем его обхватило множество рук. Он видел лица Силена и Нобы. Все о чем-то говорили ему. Ну, как же они не могли понять, что Баяла была еще теплой?

Гасдрубал оплакивал смерть жены, истязая себя. Он бил себя в грудь, колотил кулаками по глазам и выкрикивал проклятия в ночное небо. Он жалел, что не послушал Баллу, когда она просила его не доверять ее отцу. Он клялся снести голову Андобалеса с плеч, как только появится возможность. Гасдрубал кричал, что лучше бы они никогда не встречались, и тогда он не тосковал бы о ней, и тогда бы его сердце не разрывалось на части, вспоминая о тысяче удовольствий, которые вдруг превратились в невыносимые пытки.

Его первым желанием было истребление оретан. Хотя гонец, направивший его в Бекулу, скрылся, Священный отряд перехватил убегавших наемных убийц. Только трое из десяти уцелели в сражении и сдались в плен. Один из них не поддался пыткам, но двое других заговорили перед тем, как умереть. Они клялись, что Баялу убили по приказу ее отца. Это означало непреложный факт: Андобалес оборвал все связи с Карфагеном. Отныне он стал союзником молодого проконсула. Гасдрубал возненавидел вождя с ослепляющей яростью. Он всегда презирал Андобалеса, но только теперь осознал, какой сильной была его антипатия. Он поклялся отнять у него жизнь. Его бывший тесть оказался мерзавцем и убийцей. Андобалес уничтожил свое будущее, надругался над красотой любви, убил ребенка, еще не видимого человеческому глазу. Он приказал рассечь прекрасную шею дочери. Он погубил родную плоть, которая не должна была знать боли. По его хладнокровному приказу Балле выпустили кровь. Какой, наверное, ужас она испытала... Какой страх в последние мгновения... Андобалес заслуживал худшей смерти, и Гасдрубал намеревался познакомить его с ней.

Тем не менее Ноба убедил его не нападать на иберийцев. Римляне находились слишком близко и могли ввязаться в сражение. Совет вождей, который созывал Гасдрубал, так и не состоялся. Местные племена либо склонялись к нейтралитету, либо спешили подружиться с Публием. Гасдрубал совершил бы большую ошибку, если бы атаковал врага в слепой ярости. А именно на это и рассчитывал Андобалес. Ноба умолял Баркида не доставлять хитроумному негодяю такого удовольствия. Они долго спорили по этому поводу. Временами дело доходило до драки. Генерал и его помощник набрасывались друг на друга и вкладывали свое раздражение в толчки и тычки, от которых человек, не привыкший к боли, согнулся бы вдвое.

В конце концов они вывели армию к широкому плато близ Бекулы — высокому и наклоненному плоскогорью с двумя террасами, поднимающимися с нижних равнин. Оттуда Гасдрубал наблюдал, как армия Публия приблизилась и предложила им битву. Карфагеняне быстро отступили на плато, не посмев сразиться с ними. Гасдрубал не менял позицию целую неделю. Возможно, он ждал братьев, надеясь, что они помогут ему одолеть римское войско. Но он не стал посылать к ним гонцов или каким-то образом ускорять события. Окружающий мир и угроза поражения бледнели в сравнении с бурей, бушевавшей в его груди. Вот почему он, не думая, контратаковал легионеров на нижней террасе. Его отряды встретились с силами противника, поднимавшимися на плато по левому склону. Затем, когда римские солдаты появились и справа, он почувствовал опасность, но проявил непростительную медлительность.