— Пойдем к морю, — сказала Наташа. — Надо же мне прощаться, а то три дня всего осталось…
Ссутулившиеся фанерные «грибки» сторожили мутно белеющий на песке бумажный сор.
Наташа порылась в сумочке.
— У тебя мелочь есть? Ну хоть десять копеек…
Алексей извлек из кармана все, что было.
— Нет, медяки не годятся. Это, знаешь, есть такое поверье: если бросишь в море серебряную монету — обязательно вернешься к нему…
— Они все равно не серебряные — никелевые.
— Считается, как серебряные.
— На́ вот рубль или трешку. Сильнее подействует.
— Никак не подействует! И нечего смеяться. Сама знаю, что суеверие. А все-таки…
— Что все-таки? Их же дочиста мальчишки выбирают. Курортники нашвыряют, а ребята подбирают. Я сам нырял, когда в детдоме был.
— Ну и пускай подбирают. Это же после…
Вот и Алеша остается… А она так к нему привязалась. Почти, можно сказать, полюбила… Ну, это глупости, конечно! Но он — хороший. Не навязывается никогда, не пристает с глупостями, как другие… И с ним ей всегда хорошо. Он, правда, молчаливый. Ну и уж лучше, чем как другие, без конца говорят, говорят, тужатся острить, форсят, задаются… А он, что называется, верный человек. Вот ходит с ней, куда бы она ни пошла. И устал, наверно, он же целый день работал, а скажи она…
— Пойдем? — предложила Наташа, протянув руку к лунной дорожке, дробящейся у берега в серебряные осколки.
— Пошли, — сказал Алексей и приподнялся.
— Сиди! — засмеялась Наташа. — Почему ты такой?
— Какой?
— Ты будешь сейчас бодаться?
С детских лет у Алексея сохранилась привычка в минуты волнения и задумчивости смотреть бычком, исподлобья.
— Я вспомнил. Мы ведь с тобой здесь в первый раз встретились… Помнишь? Когда были еще маленькими. Ты тогда меряла осадки, а Витька тебя дразнил, и ты его чуть не стукнула.
— И правда! — вскочила Наташа.
Они сидели на обрыве берега возле детской водной станции. Калитка была заперта, за низкой оградой ни души. Они перелезли через ограду, подошли к домику. Он показался теперь маленьким, значительно меньшим, чем был тогда. Песок, как и тогда, перепахан босыми пятками будущих моряков. Уже чужими, не их пятками… В отдалении покачивался на якоре «Моряк», черные смоленые борта его мяли, утаптывали лунную дорожку.
Далеко справа в холодном свете рефлекторов смутно виднелись решетчатые хоботы, костлявые руки кранов, мористее горели два красных огня, указывающих вход в порт.
Алексей смотрел на эти огни, решал и не решался. Больше откладывать нельзя.
Наташа проследила его взгляд.
— Куда ты смотришь?
Алексей решился.
— На маячки… Здесь они маленькие. Я когда мальчишкой жил в Махинджаури, еще с дядькой, там, если дождь или туман, был слышен маяк. Он будто звал. Вот так. «О-у-у-у!..» Я думал, корабли так и ходят — от маяка к маяку… Потом оказалось, и люди так. Обязательно у человека есть кто-то, кто для него, как маяк, светится, показывает дорогу. А потом другой, может быть, третий. Так человек и идет — от маяка к маяку. Вот у меня, например. Алексей Ерофеевич подобрал меня тогда, привез сюда. Знаешь, какой это человек?! А потом — Людмила Сергеевна, директор детдома, потом Вадим Васильевич… Потом… Потом — стала ты…
— Тоже нашел маяк! — засмеялась Наташа. — Я еще даже не светлячок. Это как раз глупости… А вообще это очень верно! У меня тоже. Вот Викентий Павлович. Я ему знаешь как обязана? Если б не он, я бы ничего не понимала, ничего не знала про море. Я ведь по его совету решила стать ихтиологом, чтобы рыбу разводить. А то ведь вон оно, как пустыня…
Луну закрыли облака, сразу потемнело. Море колыхало у берега слабые отсветы городских огней и где-то совсем неподалеку уходило в глухую мглу, в которой не было ни звезд, ни огней, ни моря, ни неба. Наташа зябко поежилась.
— Его ведь и в самом деле в пустыню превратили. Оно же было самое богатое. В нем рыбу ловить, как в огороде репу рвать — тащи, и все. Только в огороде репу сажают, а здесь все выловили — и конец. Одна тюлька осталась. А с ней всю молодь, всех мальков вылавливают. Мы ходили протестовать. — Наташа невесело усмехнулась. — Делегацией от кружка. Помнишь, Викентий Павлович организовал?.. Пришли к начальнику рыбкомбината. Он нас минуту послушал и прогнал. «У меня, говорит, государственные дела, а вы тут лезете с детскими выдумками…» У самого морда — во! И по морде этой видно, что он ничего не понял и понимать не желает. Такому что? Лишь бы план выполнить, отрапортовать, чтобы похвалили… Не понимаю я этого. Ведь его же поставили хозяином! А он не хозяин, а проживала…