Опоздавшие вскакивали на подножку, толкали Наташу, кто-то над ней, перегнувшись, высунулся из тамбура, давил грудью ей на голову, она ничего не замечала и смотрела, смотрела. Проводница шла рядом с вагоном, доставала из футляра свернутый желтый флажок. Наташа прыгнула с подножки на платформу.
— Сумасшедшая! — охнула мать.
— Гражданка! — сердито закричала проводница.
Наташа подбежала к Алексею, приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
— Вот это да! — завистливо сказал нарочитым басом парень, стоявший у открытого окна.
— Бис! — закричал его товарищ.
Наташа вскочила на подножку, протиснулась мимо ворчащей проводницы. Вагон пошел быстрее. Стоя за спиной проводницы, пылающая, заплаканная Наташа махала рукой: «Пока!» Колеса мягко прищелкнули на стыке рельсов, потом еще громче, еще громче и пошли отщелкивать резко и четко: «По-ка! По-ка!..»
— Ах, сумасшедшая, сумасшедшая… — шептала мать Наташи, махала рукой и вытягивала шею, стараясь разглядеть уже неразличимо отдалившуюся Наташу.
Алексей стоял неподвижно, сунув руки в карманы, исподлобья смотрел на удаляющийся поезд.
19
Вахтер в проходной поднял руку, останавливая Алексея.
— Ну-ка, дай.
Он посмотрел пропуск, сверяя с бумажкой на столике, и положил пропуск в карман.
— В чем дело?
— Приказано отобрать.
— Как? Мне же на работу!
— Значит, нельзя тебе на работу… Давай отойди, людей не задерживай.
Алексей ошеломленно отступил в сторону. Почему у него отобрали пропуск? Он же опоздает!..
Вахтер, поглядывая на пропуска идущих через проходную рабочих, время от времени косился на него.
— Ты давай не стой тут, ничего не выстоишь. Все равно не пущу.
— Да почему?
— Иди в отдел найма, там спрашивай, а меня это не касается.
Отдел найма и увольнения помещался в здании напротив главной проходной. Он был закрыт — там работа начиналась в восемь. Алексей сел на скамейке у входа.
Это все Гаевский устроил. За вчерашнее. За то, что он ушел. И вообще… Уходить не следовало! Хоть бы объяснил, сказал…
Алексей побежал к проходной: надо поймать кого-нибудь из цеха, сказать, предупредить, что сделал Гаевский…
Через проходную поодиночке, группами, молча, переговариваясь, чему-то смеясь, шли и шли рабочие. Десятки, сотни. Они шли спокойно, уверенно: до третьего гудка успеют, работать начнут вовремя. А он — нет… Алексей нетерпеливо переступал с ноги на ногу, искал глазами знакомые лица. Ни одного. Механический далеко, в него проходят раньше.
Поток рабочих слабел, иссяк совсем! И через несколько минут загудел третий гудок. Всё! Цех начал работать, а он — нет… Проклятая контора закрыта, и не к кому обращаться, некому жаловаться.
Алексей снова сел у входа в отдел найма и через минуту встал. Сидеть целый час, ждать, пока придут все эти… И Гаевский тоже. И все будут смотреть на него, как он сидит здесь, взъерошенный, растерянный, и ничего не может сделать… Гаевский — особенно. Пусть только придет!
Он пошел вдоль ограды к ковшу заводского порта. Посреди ковша стояла завозня. Она служила базой для водолазов. Ковш очищали от «рвотины» — рваного огнем и взрывами железа, — которой завалили его во время войны. Теперь он был снова нужен: завод готовился к переходу на камыш-бурунскую руду, и порт подготавливали к приему рудовозов.
Полузатопленного парохода у правого, низменного берега уже не было. Еще весной его кое-как залатали, подняли и отвели к судоремонтному заводу — на слом.
Алексей сел на берегу. Когда-то из трюма этого парохода он вытащил едва не утонувшего Витьку. Сюда, проваливаясь по пояс в сугробы, он приходил с Наташей «изучать пароходы», когда они затеяли «Футурум» — детское свое общество будущих капитанов… Пароход уже не существовал, Наташа уехала. Витька теперь помогал другим топить его, Алексея, и Гаевский снова начал возню вокруг «Футурума». Ничего у него не выйдет! Вот только Алексей получит обратно пропуск, пойдет в цех и все расскажет…
Дверь отдела найма уже была открыта. Алексей постучал в окошко, закрытое крашеной фанерной дверкой. Окошко открылось, большеносая седая женщина строго и вопросительно посмотрела на него.
— У меня отобрали пропуск.
— Из какого цеха? Как фамилия?
— Горбачев, из механического.
— А, Горбачев… — Она наклонилась над столом, поискала там, потом, сняв скрепку, разделила две бумажки, одну из них протянула Алексею. — Вот, оформляй.
— Что оформлять?