— Мне к директору.
— Нельзя. Сегодня неприемный день. Приходите в четверг.
— Мне срочно.
— Всем срочно, и все ждут.
— Да вы понимаете: человека уволили!
— Директор этим не занимается. Идите в завком, в отдел кадров.
— Мне нужно к нему… Он наш знакомый! — пустил Виктор в ход последний довод.
— Молодой человек, у него весь завод — знакомые. Я вам сказала — приходите в четверг.
Виктор рванул дверь и, несмотря на негодующий вопль секретарши, вошел в кабинет, Секретарша вбежала следом, схватила его за руку.
— Михаил Харитонович! Я ничего не могу сделать, прямо хулиган какой-то, — негодующе сказала она.
— Кто там? А, Гущин… Ничего, Серафима Павловна, пустите его.
Шершнев сидел в глубине большого кабинета за столом.
— Что скажешь?
Голос у Шершнева был глухой, сиплый.
— У нас уволили разметчика Горбачева. И неправильно, незаконно!
— Почему неправильно?
— Из-за меня уволили. Потому что он против меня выступал. Это все Гаевский, из отдела кадров, и Иванычев наговорили.
— Что же они наговорили?
— А черт те что!
— Говори без чертей и по порядку.
— Ну, будто он сознательно подрывает, вообще против передовиков и связался с барыгами…
— Что такое барыги?
— Ну, спекулянты… А он вовсе не связан. Там спекулянта одного посадили, так его вызывали свидетелем, вот и все. И он не против передовиков, а только против меня выступал.
— Что ж ты его защищаешь?
— Так он же мой товарищ, самый лучший друг! Я его еще с пацанов знаю. Он честный парень — ремесленник, детдомовец… А на него наговорили, напришивали чего хочешь, уволили и сразу — из общежития… А ему жить негде! Куда он денется? И вообще неправильно!..
— А почему он против тебя выступал?
— Ну… он считает, что неправильно про меня «молнию» выпустили и на Доску почета…
— Почему?
— Вроде я — не передовик, липовый передовик…
— А ты — настоящий?
— Я перевыполняю норму. Даю больше двухсот.
— Но ведь Горбачев это знал?
— Знал… Он говорит, я перевыполняю только потому, что мне легкие детали дают, тракторные запчасти, из этого… из спецзаказа…
— А до спецзаказа ты норму перевыполнял?
Виктор молчал. Пламя от ушей, которые горели с самого начала, разливалось по лицу.
— Раньше ты сколько давал?
— Ну… сто два, сто три…
— Так… Выходит, Горбачев прав, ты и в самом деле передовик только потому, что тебе дали на обработку легкие детали и на них неправильная норма?
Виктор молчал.
— Что ж, его так сразу и уволили?
— Нет… Вызвали на треугольник. Вот там Иванычев, Гаевский и стали на него наговаривать.
— А ты?
— Я думал, он осознает…
— Что осознает? Что ты — настоящий передовик? Или что, когда выдвигают липовых передовиков, надо молчать?.. Так говоришь, вы — товарищи? — Шершнев помолчал и со вздохом сказал: — Говнюк, брат, ты, а не товарищ!
Виктор обиженно вскинулся и тут же снова опустил голову.
— Товарищ о тебе сказал правду, а ты обиделся? На него начали клеветать, приписывать ему всякие дела, а ты молчал? Ты же знал, что все это неправда? Знал. И молчал. Своя рубашка ближе к телу, своя шкура дороже? Какой же ты после этого товарищ?
— Что я мог сделать один?
— А ты храбрый, когда с тобой много? Ну вот ко мне, к знакомому начальнику, прибежал… Хорошо, что я здесь и принял. А если б меня не было или мне некогда, да мало ли что — может, я бюрократ? Тогда куда побежал бы?
— Я говорил, — сдавленным голосом сказал Виктор, — с Иванычевым, с начальником цеха… Пускай меня и с доски снимают, и вымпел заберут. Лишь бы Горбачева восстановили. Не надо мне ничего, если так…
— Нет, брат, не так просто! «Нате ваши цацки, я больше не играю»? Ты не маленький, вон какая орясина… Делали из тебя дутого — стань настоящим. И пусть нормировщик прохронометрирует твою работу.
— А Горбачев? Я думал, вы поможете…
— Помогу. Именно тем, что делать ничего не стану. Ты заварил кашу, ты и расхлебывай. Для этого тебе придется всем, а не только мне объяснить, каким ты был передовиком. — Шершнев посмотрел на откидной настольный календарь. — Вот, кстати, сегодня у вас открытое партсобрание, обсуждают выполнение месячного плана. Вернее — невыполнение месячного плана. Возьми слово в прениях и расскажи все.
Виктор исподлобья посмотрел на него.
— Что, стыдно? А фальшивую славу иметь не стыдно? По-моему, хуже… Тебя люди хоть за правду будут уважать. Только смотри, говори начистоту, ни на кого и ни на что не оглядывайся. Ну, а струсишь, тогда уж на меня не обижайся… Иди.